Заговор букв

«А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме».

А вот тут содержится новая социальная и речевая информация о герое и времени. Едва ли за десять лет до этого (до эпохи войн и революций) Григорию Ивановичу пришло бы в голову ходить в театр, тем более с «аристократкой». Знаком времени становится и оборот «развернуть идеологию во всем объеме», рожденный новой пропагандой.

Первый диалог между Григорием Ивановичем и аристократкой трогателен до чрезвычайности:

«– Откуда, – говорю, – ты, гражданка? Из какого номера?

– Я, – говорит, – из седьмого.

– Пожалуйста, – говорю, – живите».

Переход от «ты» к «вы» означает, надо полагать, растущие симпатию и уважение, а разрешение жить, не входящее по статусу в компетенцию водопроводчика, служит своего рода сигналом: Григорий Иванович берет социально чуждую «этакую фрю» под свое пролетарское покровительство. Герой в своих ухаживаниях нетороплив, но не в силу флегматического темперамента, а в силу присущей ему необыкновенной тактичности, которой трудно ожидать от такого человека. Понимая, насколько далеки они друг от друга, насколько дичится его новая знакомая, Григорий Иванович целый месяц приучает ее к своему виду: «Зачастил я к ней… Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?

– Да, – отвечает, – действует.

И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц – привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович».

Не исключено, что внезапный переход на «вы» в первом разговоре тоже был вызван чувством такта: увидев испуг собеседницы, герой переходит на более приемлемый для нее уровень общения – так называемый культурный. Далее терпеливый и тактичный Григорий Иванович приступает к следующему этапу сближения: «Дальше – больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И чего сказать – не знаю, и перед народом совестно».

У каждого из них свои представления об ухаживании. Какое-то время он старается играть по ее правилам, хотя видно, как ему тяжело. Нелепость их союза вполне передана через нелепое же сравнение «волочусь, что щука» (на крючке?). Дама же настолько входит во вкус, что перехватывает инициативу и тут впервые проявляет себя:

«– Что вы, – говорит, – меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, – говорит, – как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр».

Выясняются интересные вещи. Например, речь «аристократки» (дальше это многократно подтвердится) ничем не отличается от просторечия Григория Ивановича. В дополнение к «аж голова закрутилась» мы получим еще и «мы привыкшие», и «довольно свинство с вашей стороны», и «которые без денег – не ездют с дамами». Значит, культурного и, по большому счету, социального барьера между ними нет. Но представления об отношениях мужчины и женщины почему-то разные, причем именно в культурном и социальном плане. Один воспринимает, условно говоря, культурную модель «мужик и баба», другая – «кавалер и дама». Мужики с бабами под ручку по бульварам и тем более по театрам не ходят. Они сидят на завалинке, лузгая семечки, и посещают народные гулянья (в новых условиях – митинги и демонстрации; впрочем, можно приобщиться и к важнейшему из искусств – сходить в кино). Кавалерам и дамам положено прогуливаться, демонстрируя наряды и церемонно здороваясь со знакомыми, а вечером можно сходить и в театр. «Аристократка» характеризует Григория Ивановича двояко: «кавалер и у власти». Первая характеристика относится к старомодной, дореволюционной культурной модели, вторая – к новой, когда, согласно большевистской демагогии, власть принадлежит пролетариату. Реально же власть Григорию Ивановичу принадлежит ровно настолько, чтобы через «комячейку» получить пару ненужных ему в любом другом случае бесплатных билетов в оперу. Как видно, эта характеристика не только двойственна, но и противоречива, потому что дама легко объединяет понятия, разделенные исторической границей 1917 года.