Заговор букв

Поведение в театре раскрывает «в полном объеме» прежде всего личность Григория Ивановича. Он галантно (кавалер все-таки) уступает даме билет в партер, а сам садится на галерке. В театре ему, естественно, скучно. Единственный интерес – «аристократка», на которую он иногда посматривает, перегибаясь через барьер. Вообще этот барьер, перегнувшись через который, герой «хотя плохо», но может увидеть героиню, носит, возможно, метафорический характер. Чувства, которые он к ней испытывает, пусть неглубоки, но искренни. Он честно старается ей угодить: развлекает светской беседой о водопроводе, тактично предлагает «скушать одно пирожное», за которое собирается заплатить. Все складывается неплохо, Григорий Иванович почти дотягивает до роли кавалера в представлении «аристократки». Зато она сама, войдя в роль, несколько переигрывает «и вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет». Неясно, что заставило Григория Ивановича оценить ее походку в этот момент как «развратную». То ли он ожидал, что на культурное предложение последует культурный отказ, то ли дама, войдя во вкус флирта, стала двигаться особенно изысканным шагом – точно сказать нельзя. Но именно в этот момент напряжение между двумя характеристиками, о которых уже шла речь («кавалер и у власти»), становится особенно острым. С одной стороны, Григория Ивановича «взяла… этакая буржуйская стыдливость». Он уже второй раз относит к себе слово «буржуй» (несколькими предложениями ранее он говорит, что вьется «вокруг ее» «этаким буржуем нерезаным»). То есть, оказывается, очень трудно отказаться от совершенно не подходящего водопроводчику титула «кавалера». С другой стороны, в дырявых карманах пролетарских штанов представителя новой власти может не оказаться денег на пирожные, что для кавалера немыслимо. Наивные попытки героя разрешить противоречие в рамках «кавалерственного» поведения («Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть» и «Натощак – не много ли? Может вытошнить») наталкиваются на твердое «нет» дамы, истинные обстоятельства которой становятся вполне ясны. Никакая она не «привыкшая», пирожные видит редко, если не впервые, потому-то и жадность ее, прикрытая ролью «дамы», как и нищета Григория Ивановича, прикрытая ролью «кавалера», понятна и оправданна. Оба героя комичны, но обоих и жаль – Зощенко смешит, но не издевается над своими персонажами, по отношению к ним этот рассказ не сатирический, а гуманистический. Кульминацией, в которой герои предельно смешны и в то же время им в наибольшей степени сочувствуешь, становится следующий эпизод:

«Тут ударила мне кровь в голову.

– Ложи, – говорю, – взад!

А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит».

Впереди еще уморительно забавная сцена, в которой Григорий Иванович расплачивается «за скушанные четыре штуки» пирожных. В ней нас будут интересовать два момента. Когда оказывается, что денег у Григория Ивановича нашлось ровно на четыре пирожных, он дает такой комментарий: «Зря, мать честная, спорил». А дама, названная им теперь гражданкой (как тогда, когда они еще не были знакомы и не вступили в отношения кавалера и дамы), «не двигается» и «конфузится докушивать» последнее пирожное, хотя оно оплачено.

Очевидно, что Григорий Иванович сожалеет о своей выходке, перечеркнувшей возможность развития их отношений, а дама унижена и подавлена. «Буржуйский» тон ее последней реплики («Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег – не ездют с дамами») не имеет никакого отношения к ее действительному происхождению. В лучшем случае она из бывших горничных, насмотревшихся на жизнь господ, но никогда не живших этой жизнью. И дело вовсе не в ее тоне, а в ошибочной культурной ориентации обоих. «Галантерейные» мечты «аристократки» разбиваются о суровые пролетарские будни, а навязанные новым строем представления о принадлежности водопроводчиков к власти провоцируют героя вести себя неестественно для него.