К пространственным характеристикам присоединяются временные и цветовые. Впрочем, слово «среда» может обозначать не только время, точнее, не только день недели, который оно, несомненно, здесь обозначает (в последнем стихотворении мы встретимся с четвергом), но и окружающее пространство. В этом смысле третья строфа подхватывает тему образовавшейся после смерти Бобо тотальной пустоты, то есть среда кончается буквально, и это значение тоже нельзя отбрасывать. Если учесть, что белый и черный цвета по-разному, но связаны в русском (и наверняка не только в русском) сознании с образами пустоты (белое – незанятое место, черное – пустой провал), то и цветовая гамма цикла становится более понятной. С другой стороны, пытаясь объяснить концовку первого стихотворения, мы натолкнемся на очевидное противоречие. На улице зима, но река не замерзла, в то время как во втором стихотворении речь идет о сильном морозе. Вполне возможно, что, увлекшись метафизикой, Бродский упустил погодные реалии.
Здесь мне хочется удариться в нестрогий жанр лирического отступления. До определенного момента я был уверен, что балтийские волны, «набегающие по две» в одном из стихотворений Бродского, делают это главным образом в целях быть срифмованными со словом «подле». «Определенный момент» наступил, когда автор этих строк попытался ловить рыбу в Финском заливе с низкобортной резиновой лодки. Волны с полной несомненностью, данной нам в ощущении, набегали именно по две. Поэтому есть основание полагать, что и здесь Бродский сколь метафизичен, столь и предметно точен, тем более что Петербург славится погодным разнообразием. Что же касается метафизической стороны вопроса, то герой оказывается в пустоте улиц и одновременно – на границе черной пустоты реки (хотя последнее соображение смущает меня своей неочевидностью), которая, конечно, не может не принимать снега, но принимает его уже не как снег, перерабатывая белое в черное. Надо отметить также и то, что герой оказывается «снаружи», на улицах, сразу после того, как демонстрирует кому-то (самому себе?) пустую «изнутри» жестянку.
Во втором стихотворении возвращающийся с похорон герой находится еще «снаружи». Безутешная скорбь несколько смягчается, становясь грустью. К квадратам окон, наблюдаемым с улицы, присоединяются «арок полукружья». Мотив, однажды прозвучав, в дальнейшем усложняется и варьируется, и если сначала было бы произнесено сочетание «квадраты окон, арок полукружья», то полукружья уже никуда не могут деться без особых причин. Строго говоря, только по геометрическому мотиву можно утверждать, что порядок стихотворений в цикле («квадраты окон» – «квадраты окон, арок полукружья» – «воздух входит в комнату квадратом» – «на круглые глаза вид горизонта действует, как нож») изменить невозможно: сначала своего рода музыкальная тема заявлена, затем она развивается, затем раздваивается с неожиданным поворотом в случае как квадрата, так и круга.
В третьей – четвертой строках ощущение грусти вновь уравновешивается иронией, очень по характеру «бродской». Бродский вообще склонен к неожиданному взгляду на вещи – взгляду с точки зрения языка, который представлялся ему особой областью бытия. Оппозиция «холодное оружие – огнестрельное оружие» использована нестандартно: едва ли еще кому пришла бы идея согреться огнем из ствола, даже в случае сильного мороза. Казалось бы, эта мысль может существовать только в качестве шутки, но, на наш взгляд, все сложнее: Бродский то ли обнажает противоречие между языком и бытием (то, что должно греть, в действительности убивает), то ли возвращается к амбивалентным корням языка (огонь дает жизнь и в то же время смертельно опасен). Кстати, четвертая строка этой строфы – единственный случай четырехстопника в цикле. Нарушение существенной для цикла монотонности связано, видимо, с внезапностью для читателя самой мысли и скоростью полета пули.