Заговор букв

Между делом надо сказать о белом пятистопном ямбе, тоже служащем жанровым знаком: этот размер отсылает нас либо к постромантической философской лирике (то же «…Вновь я посетил…»), либо к трагедии, в которой, как известно, без монологов не обойтись. Но главным знаковым материалом становится материал словесный. Так, «ума не приложу» относится к разговорному, но явно устаревшему пласту; глагол «внял» – из арсенала высокой лексики, а сочетание «просто перепутал» вновь разговорное, но на этот раз вполне современное. Вводные «должно быть» и «а может» тоже имеют отношение к разговорному стилю, но первое звучит несколько торжественнее второго. Явной амбивалентностью отличается глагол «послал»: в использованном сочетании «бог послал», представляющем собой узнаваемую цитату из Крылова, который и сам употребил это сочетание как сложившийся языковой штамп (именно здесь мы понимаем, что речь о вороне, то есть речь произносится вороной), мы видим разговорную речь двухсотлетней давности, но и современное сленговое значение этого слова также проступает. Последний эффект частично возникает из-за недоговоренности: глаголы «послал» (что?) и «внял» (чему?) требуют дополнений, а их нет. В результате уже в первых трех строчках мы получаем комический эффект от смешения стилей и неожиданного узнавания (см. соответствующее место еще в «Поэтике» Аристотеля).

Комический эффект становится откровенно фарсовым уже в следующих строчках:

Короче, пролетаю по нужде,
Смотрю – лежит. Попробовала – он.
На дерево буквально взгромоздясь,
Я мысленно обкаркалась от счастья,
А вслух молчу. Откуда ни возьмись,
Канает мимо дедушка Крылов,
Известный аматер насчет пожрать
И поиграть на скрипке в голом виде.

Главное ощущение, складывающееся от этого фрагмента, то, что он исполнен низким, сленговым языком. Оно возникает оттого, что здесь действительно много сленговых и полусленговых элементов: вводное слово «короче», соответствующие коннотации в сочетании «по нужде», разговорное «смотрю», слово-паразит «буквально», глагол из области уголовного арго «канает» и оборот «насчет пожрать», обе части которого относятся к низкому разговорному стилю… Но есть и элементы совсем другого характера. Это еще одна узнаваемая цитата – деепричастие «взгромоздясь», встретившееся в русской литературе, кажется, единственный раз и оттого ставшее окказиональной формой им. И. А. Крылова, неологизм «обкаркалась» (комический эффект возникает из-за фонетической близости к другому разговорному глаголу), старая фольклорная формула «откуда ни возьмись», детсадовский штамп «дедушка Крылов» и разговорное в среде франкоговорящей русской публики XIX – начала XX века «аматер». Весь этот арсенал работает на снижение – и не из-за грубости отдельных слов, а из-за того, что все перемешано. Перед нами языковой фарс (в духе Лейкина можно было бы сказать – языковой фарш). Впечатление усиливается от абсурдности сочетаний «мысленно обкаркалась» и «вслух молчу», и этот грамматический абсурд не случаен. Он подкрепляется и на уровне сюжета, который далее разворачивается так:

Вдруг как увидит у меня во рту,
Задребезжал, в упор наставил «Кодак»,
Скажи, мол, чииз, – ну, типа улыбнись.
А клюв – довольно жесткая система,
Им и захочешь, а не улыбнешься,
Тем более, когда внутри полно…

Тут начинается игра фантазии, в смысле (или отсутствии такового) которой надо разбираться. Во-первых, спад интереса к культуре прошлого (например, к литературе) совпал почему-то с ростом интереса к персоналиям. С парохода современности оказались сброшены книги Пушкина, Достоевского и Толстого, но публика со страстью обратилась к их биографиям. И в этих биографиях наши знакомцы заговорили на новом – не своем, а нашем языке. Симптоматичным кажется появление «биографических» книг с названиями типа «Последнее дело Пушкина» (название подлинное, имя автора не указываем, чтобы не делать ему рекламу). В «историческом» сериале Жуковский обращается к Николаю примерно с такой фразой: «Государь, у нас проблема». У нас и вправду проблема: язык классической литературы (в частности – поэзии) настоятельно требует перевода, его перестали понимать. Во-вторых, отдельные языковые формулы все-таки в памяти народной остаются. Но интерпретируются как-то прямолинейно. В биографическом (опять же!) фильме о Лермонтове юный Михаил Юрьевич видит эпизод, когда мальчишки кладут нищему камешек вместо хлеба или монетки; немедленно возникают стихи:

И кто-то камень положил
В его протянутую руку.