Заговор букв

В первом, самом безобидном сне, Свидригайлов ловит бегающую по нему мышь, причем читателя не предупреждают, что герой спит. До фразы «Он нервно задрожал и проснулся» читатель воспринимает происходящее как явь. Второй сон писатель уже не выдает за реальность, да это и невозможно: Свидригайлову грезится юная утопленница. Зная весь текст романа, мы можем предположить, что речь идет о том его преступлении, на которое в романе есть только намеки. Причастность к преступлению самого Свидригайлова фиксируется фразой «Свидригайлов знал эту девочку», но читатель не может быть ни в чем уверен, потому что это сказано о сне. О том, что после этого Свидригайлов попадает сразу в следующий, третий сон, нас не предупреждают. От слов «Свидригайлов очнулся, встал с постели и шагнул к окну» до «в ту же минуту проснулся» – почти три страницы, во время первого чтения которых мы уверены, что вся фантасмагория с пятилетней дочкой кухарки – реальность. Даже не подвергая психоанализу этот «кошемар во всю ночь», как думает о нем Свидригайлов, можно утверждать, что в гостинице он должен был столкнуться с призраками своего подсознания, и герой (и во сне, что характерно!) то проявляет сострадание, то возмущается и приходит в ужас. В общем, проявляет реакции, свойственные не ему, а скорее Раскольникову.

Затем он выходит из гостиницы, почти точно зная, куда направляется: «Ему мерещились высоко поднявшаяся за ночь вода Малой Невы, Петровский остров, мокрые дорожки, мокрая трава, мокрые деревья и кусты и, наконец, тот самый куст…» Тут надо остановиться и вспомнить, что про этот куст Свидригайлов думал совсем недавно: «Выйду сейчас, пойду прямо на Петровский: там где-нибудь выберу большой куст, весь облитый дождем, так что чуть-чуть плечом задеть, и миллионы брызг обдадут всю голову…» – правда, думал во сне. Значит, между сном и явью для Свидригайлова нет такой уж большой разницы. Границы его психики, да и его личности, если о такой можно говорить в применении к персонажу, размыты. Сам ли он принимает решение застрелиться? На наш взгляд, эту мысль навязывают ему Раскольниковы. «А вы могли бы застрелиться?» – спрашивает Родион Романович в последнем разговоре со Свидригайловым; в этот же вечер Авдотья Романовна стреляет в Свидригайлова из его же собственного револьвера, который по ходу сцены несостоявшихся убийства и насилия возвращается к хозяину – для чего? Это даже не намеки, а прямые указания судьбы, которым мистик Свидригайлов не может не подчиниться. Потому-то он и не топится в Малой Неве… Но откуда видение Петровского острова и «того самого» куста? Вспомним сцену из первой части романа: «Он пошел домой; но, дойдя уже до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги. Вошел в кусты, пал на траву и в ту же минуту заснул». Под так ясно представляемым Свидригайловым кустом уже спал однажды Раскольников. И видел чрезвычайно болезненный сон о Миколке и лошади… Знать этого Свидригайлов никак не мог, потому что ни рядом с Раскольниковым, ни в Петербурге его тогда не было, да и «безобразных» снов своих Раскольников никому не рассказывал. Однако признать, что образ куста на Петровском острове, связанного с кошмарным сном, появляется дважды в романе случайно (!), решительно выше наших сил. Ясно, что между героями существует какая-то не вполне объясненная связь. И для Свидригайлова это очевидно: «Ну, не сказал ли я, что между нами есть какая-то точка общая, а?» – заявляет он Раскольникову. Раскольников для него – сразу «тот самый и есть». Не поднимая здесь очевидную тему двойничества, скажем только следующее: Свидригайлов появляется в художественной реальности романа впервые именно во сне Раскольникова. Кстати, тот сон с никак не умирающей под топором смеющейся старухой устроен ровно так же, как последние сны Свидригайлова: начинается почти с реальности, а завершается фантасмагорией. Раскольников поначалу не уверен, что сон закончился: «Сон это продолжается или нет», – думает он, глядя на входящего Свидригайлова.

Все эти детали подсказывают единственное приемлемое решение: Свидригайлов – персонаж из раскольниковских снов. От этого он и чувствует Раскольникова так же хорошо, как себя, от этого слушается его подсказки о самоубийстве, от этого и путешествует в романе из одного сна Раскольникова (о старухе) в другой (о лошадке). Но стоп. Можем ли мы представить, что было бы, если бы Свидригайлов дошел до Петровского и застрелился под «тем самым» кустом, то есть вошел бы в более ранний сон Раскольникова о насилии и убийстве, где ему самое место? Для всей истории Раскольникова и его «идеи» это было бы катастрофой: Свидригайлов, который в том смысле его двойник, что это внутренняя, тайная сущность главного героя, вечно бы гулял по кольцу его снов, и не избавился бы Раскольников от него никогда, и не было бы никакого воскресения в эпилоге…