Заговор генералов

– Объявляю вас первым! Почетным! Караулом революции!

Поразился, как бы услышав со стороны, свой отрывистый, громкий, командно-повелительный голос. Выбрал саженных красавцев с бантами:

– Вы! Вы! И вы!.. За мной! Пост первый!.. Пост второй!.. Пост третий!.. На вашу долю выпала великая честь – охранять Государственную думу!

Волна накатывала.

Керенский едва успел расставить посты, как услышал:

– Толпа уже в сквере! Внутри ограды! На подъезде! Он выбежал на ступени. Море голов. Мерлушковые папахи. Фуражки. Штыки. Флаги.

– Товарищи солдаты, офицеры и граждане!.. Я призываю вас к полному единению и доверию друг к другу!

Пусть офицер будет старшим товарищем солдата! Да здравствует свободный гражданин свободной России!

Все потонуло в возбужденных криках.

Он почувствовал: слова льются – великолепные, сверкающие, брызжущие яркими цветами. Изумленные, никогда ничего подобного не слышавшие, солдаты и рабочие отвечали громовым "ура!". Вот оно, сладостное чувство власти над толпой, которое испытывали, наверное, трибуны Рима!..

Но едва он кончил, как рядом, тут же на ступенях, – откуда успел взяться? – шумно вобрал в легкие воздух огромный Родзянко:

– Я вас приветствую, господа офицеры, юнкера, солдаты и рабочие! Я приветствую вас, пришедших сюда и тем доказавших ваше желание помочь усилиям Государственной думы водворить порядок в том разбушевавшемся море беспорядков, к которому нас привело несовершенство правления. Я приветствую вас еще и потому, что вы, молодежь, – основа и будущее счастье великой России!.. Полное единение армии, народа и Государственной думы обеспечит нашу мощь и нашу силу!..

Войска и горожане подходили и подходили. Так получилось, что выступали они только вдвоем – друг за другом, по очереди: Керенский и Родзянко, Родзянко и Керенский. Остальные устранились. Ретировались. Иногда говорили одновременно – с разных концов парадной лестницы. И голоса их звучали дуэтом: рокочущий бас и высокий баритон. Скоро оба осипли. Это не имело значения. В шуме их слова все равно невозможно было разобрать. Люди кричали "ура!" и поднимали шапки, винтовки и флаги просто потому, что были опьянены свободой и такой быстрой, как им казалось, победой.

В три часа дня Временный комитет Думы собрался в том же председательском кабинете.

– Нужно выпустить воззвание.

Родзянко погрузился в кресло, налег на стол. Начал энергично писать. Остальные терпеливо ждали. Наконец он отбросил ручку на синее сукно:

– Разрешите прочесть, господа. Прокашлялся:

– Итак, "Воззвание. "Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной методами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием..." Как, господа?

Севший голос Михаила Владимировича вибрировал, выдавая волнение. Все-таки втравили его в смуту!.. Правда, об устоях – о самодержавии и о государе – в воззвании нет ни слова, а все же супротивно царской воле... Он, Родзянко, не хотел бунта. Он пытался предотвратить восстание. Но государь не изволил прислушаться к его советам. Михаил Владимирович и теперь не желает идти против государя. Но где же те, кому по должности надлежит взять бразды правления и обуздать бунтовщиков? Где премьер-министр? Где военный министр, где главнокомандующий войсками округа? Где верные полки, пушки, пулеметы? Где, наконец, казаки и лейб-гвардейцы?.. Продержаться. Только бы продержаться. Иначе... Яснее других он представляет, что случится, если восторжествует толпа. Ему есть из-за чего испытывать тревогу. Он очень много имеет. И может потерять больше, чем все эти "народные избранники", вместе взятые.

Да, как несвоевременно оказалось событие, которое два месяца назад всполошило всех. Поторопились его племянник с великим князем и Пуришкевичем. Гришку Распутина надо было отправить в преисподнюю теперь. И не Юсупову со своими приятелями, а этим – из толпы. Вина за все неурядицы в государстве легла бы на тобольского конокрада. Получили бы его голову на выданье – и успокоились. А теперь на кого ляжет?.. Тяжкий крест...

– Что добавить желаете, господа?

Никто ничего добавить к воззванию не пожелал. Он с ожесточением ткнул перо в чернильницу и размашисто вывел: "Председатель Государственной думы Михаил Родзянко. 27 февраля 1917 года". Вызвал служителя:

– Распубликовать и распространить по городу. Служитель кинулся в типографию.

Тут же и вернулся – с новым известием:

– Фабричные... студенты... солдаты... привели под ружьем их превосходительство... Ивана Григорьевича Щегловитова!

Как понимать: под ружьем? И кого! Бывшего министра юстиции, председателя Государственного совета, сенатора – одного из высших сановников государя!.. По чьему распоряжению привели? Зачем?

Родзянко тяжело выбрался из-за стола. Но, опережая его, уже выскочил из комнаты Керенский.