Заговор конца света

Но насильственный захват власти одновременно ставит ей предел, вытекающий из ограниченности личной воли узурпатора. (Коль скоро нет других оснований, помимо «воли к власти».) Поэтому власть может принадлежать лишь на определенных условиях, диктующих создание властного режима. Устойчивость последнего обеспечивается путем создания различных механизмов сдерживаний и противовесов в отношении потенциальных конкурентов, что ведет к дальнейшей дифференциации власти. Структуры, подчиненные лично Кардиналу, «которых и нацбез боится», ограничивают всевластие Служб.

Логическим завершением становится формирование разветвленной системы, подавляющей в зародыше любые разрушительные импульсы. Вся мощь высшего аппарата власти теперь затрачивается исключительно на поддержание существующего баланса — равновесие сил пауков в банке. Как следствие, в обществе наступает стагнация (в «Годе Лемминга» изящно именуемая «научно-технической депрессией»). Первый же серьезный кризис, влекущий неизбежное обострение всех внутренних противоречий, может стать для такого общества последним. Подобная ситуация описана в «Мягкой посадке»: в жестокой борьбе за выживание снова возобладают законы стаи, и человечество вновь двинется по тому же порочному кругу…

Если режим «хищной власти» можно сравнить с вавилонской башней, то существование в рамках определенных сакральных норм вернее всего уподобить «лестнице Иакова», соединяющей косность Земли с чистотой Неба. На социальном плане знание Закона (высшей реальности) воплощается в форме Священной Империи. Иерархия здесь имеет «спасительный» характер — как проекция надприродной вертикали человеческой эволюции на социальный организм. При этом даже самый обычный (диффузный) человек естественным образом, вовлекаясь в социальную практику, приобретает все возможности для духовного роста, вплоть до наиболее высоких, надличностных сфер.

Энергия поступательного движения возникает уже вследствие самого давления организованной массы, дающей необходимый начальный настрой. «Кто приходил к проповеди, разумеется, искренне верил, что все дело в проповеди, и очень удивился бы, а может, и возмутился, разъясни ему кто-нибудь, что величина аудитории возбуждает его больше, чем сама проповедь»^{65}. В любом «традиционном» обществе полнота власти достигалась за счет вовлеченности масс в совокупный процесс трансляции сакрального опыта («священной тайны власти»), персонифицированного фигурой Императора — посредника между Землей и Небом. Космическая гармония, по законам которой упорядочивалась социальная среда, служила залогом максимальной стабильности социума.

Что касается неоантропов, то потенциал сознательной воли позволяет им осуществлять духовное восхождение без внешнего научения и даже наперекор хищному воздействию. В этом смысле каждый из них сам себе Император. Поэтому в плане социальной эволюции на данный вид возложена особая миссия. Эволюционные кризисы цивилизации неизбежны, что вытекает из неумолимого физического закона возрастания энтропии. Рано или поздно возросшая напряженность экологических и социальных конфликтов потребует достаточно радикальных реформ, корректирующих привычную картину мира. Только неоантропы обладают необходимой степенью независимости (от диктата власти любого типа) и уровнем рефлексивного мышления, чтобы принять этот вызов.

И только неоантроп способен на равных противостоять хищнику, преодолеть гипнотический страх жертвы. «Человек не должен терпеть того, чего он боится» 8. Внушающий ужас агрессор — не менее достойный вызов, чем любая задача, требующая предельного напряжения сил. А стремление «прорвать горизонт» — самый надежный критерий реального духовного роста, постоянного расширения границы возможного. В «Человеке, который был Четвергом» Сайм приводит замечательную притчу: «Помните старый рассказ об английском священнике, который исповедовал на смертном одре сицилийского разбойника? Умирая, великий злодей сказал: „Я не могу заплатить тебе, святой отец, но дам совет на всю жизнь — бей кверху!“ Так и я говорю вам, бейте кверху, если хотите поразить звезды».

Сближение священника и разбойника, чей символизм наиболее полно соответствует образам неоантропа и хищника, кажется странным только на первый взгляд. Ведь по своей природе неоантроп — удачный гибрид, пример полноценного синтеза качеств, присущих как хищникам (волевой потенциал), так и диффузным («уменье верить и повиноваться»). И у обоих антагонистических видов он наследует самое лучшее. Но сочетание данных комплексов мозговых структур, влекущих наложение противоположных психологических ориентаций, редко происходит без накладок. Гораздо чаще результатом гибридизации становятся различные патологии рассудка. Как утверждает математическая теория катастроф, из всех изменений в сложной самоорганизующей системе лишь 25 процентов идут ей на пользу. Но это цена, которую приходится платить за саму возможность появления более совершенного существа: «Вульгарный человек не сходит с ума»^{66}.