Заговор Локкарта любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина

Одиннадцать лет сурового заключения почти разрушили тело Фанни Каплан. Она страдала от изнурительных головных болей, оглохла, временно ослепла и восстановила зрение лишь частично. Но она оставалась непокорной, хотя и была нервной, растерянной и меланхоличной. Во время Февральской революции 1917 года ее освободили, и она переехала в Москву, где стала жить у левых эсеров, с которыми познакомилась в тюрьме. Затем произошел большевистский переворот в октябре 1917 года, и Фанни не поддержала большевизм. Через десять месяцев, в августе 1918 года, она, как и другие левые эсеры, считала, что большевики продали крестьянство, пошли на поводу у германского империализма — иначе говоря, предали социализм.

Маловероятно, но вовсе не невозможно, что заговорщики заранее знали о покушении, — в конце концов, и Рейли, и Локкарт поддерживали контакты с эсерами, как левыми, так и правыми. Однако немыслимо, чтобы союзники одобрили этот план за неделю до того, как планировался их собственный переворот.

«Глупцы! Нанесли удар слишком рано», — воскликнул один из собеседников Рейли, когда узнал о поступке Каннегиссера. Узнав о выстреле Каплан, он сказал бы то же самое [7]. Как и убийство Урицкого, покушение на Ленина было в высшей степени несвоевременно и ставило под угрозу план заговорщиков.

Но вернемся в Москву. Теплым летним вечером лидер большевиков стоял у завода среди толпы доброжелателей, разговаривая с женщиной о конфискации муки. Фанни Каплан пряталась в толпе. Щелк, щелк, щелк— как будто машина заглохла — и вот уже Ленин лежит, обмякнув, на земле. Одна пуля прошла сквозь шею и часть легкого; другая, менее опасная, застряла в плече; третья пробила шинель и попала в женщину, стоявшую рядом. Толпа запаниковала и разбежалась.

То, что произошло дальше, стало предметом спора. Один свидетель сказал, что Каплан побежала вместе с остальными; другой — что она осталась неподвижно стоять под деревом. Красногвардейцы арестовали нескольких подозреваемых, включая раненую женщину, и кто-то (скорее всего, это был помощник военного комиссара 5-й Московской стрелковой дивизии Батулин) схватил Каплан, так как она показалась ему странной. Но, обыскав ее, он не нашел ничего подозрительного. «А зачем вам это нужно?» — спросила Каплан, когда Батулин задал ей вопрос; это его насторожило. Он привел женщину в местное отделение милиции и усадил на диван. Вдруг она встала и заявила: «Я стреляла в Ленина» — и замолчала [8].

Тем временем помощники подняли тяжелораненого лидера большевиков в машину и помчались в сторону Кремля. Никто не знал, останется ли в живых архитектор русской революции.

*

Новость об убийстве Моисея Урицкого Леонидом Каннегиссером достигла Лубянки к обеду, примерно за восемь часов до выступления Ленина на оружейном заводе. Феликс Дзержинский беседовал с лидером большевиков: невозможно представить, что они не обсудили возможную связь между Каннегиссером из Петрограда и организацией белых под руководством капитана Кроми, также находившейся в Петрограде, и не отметили, что их агенты, Энгельгардт/Штегельман и Сабир, только что вернулись в этот город. Они также должны были заметить, что Каннегиссер бежал по Миллионной улице, недалеко от британского посольства, Английского клуба и квартир многочисленных посольских сотрудников. Ленин поручил главе ВЧК «найти все ниточки и связи между контрреволюционерами» [9}. Еще до убийства Урицкого «товарищ Дзержинский намеревался выехать в Петербург для расследования», — гласит официальное сообщение [10]. После разговора с Лениным глава ЧК поспешил на вокзал и сел в поезд. Ему предстояло проехать 730 километров — около восьми часов в пути.

Агенты Петроградской ЧК встретили его на вокзале и доставили к заключенному. Уже был ранний вечер 30 августа, Ленин в Москве готовился к выступлению перед рабочими. Дзержинский провел краткий допрос: принадлежал ли молодой поэт к какой-либо группе заговорщиков? принадлежал ли он к какой-либо политической партии? откуда у него револьвер? Хотя данных о том, что Дзержинский спрашивал юного поэта о связях с иностранными конспираторами, нет, он, несомненно, затрагивал этот вопрос. В любом случае Каннегиссер только покачал головой. Он признал, что стрелял в Урицкого. На другие вопросы он отвечать не стал.