Заговор Локкарта любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина

Дневник преподобного Ломбарда ярко отража-ет напряжение и тревогу, а также шоковую реакцию британской общины в Петрограде. В 1:20 6 августа он сделал такую запись: «Колокол зазвонил. Спустился в халате с револьвером, обнаружил Бобби… Когда он вернулся домой, его ждали красногвардейцы, один у задней двери, другой у передней. Они сказали, что пришли арестовать его… У одного была винтовка, у другого — револьвер. Он повернулся к тому, у которого была винтовка, и ударил его, а другой убежал, и он [Кроми] бросился наутек, прибежал прямо сюда и сейчас удобно устроился в постели в соседней комнате» [481.

Восемнадцать часов спустя Ломбард снова обратился к дневнику: «Сегодня вечером пришло известие, что три баржи с пленными офицерами, которых везли в Кронштадт, затонули. По триста человек в каждой!!!» На следующий день после обеда он отправился в британское посольство и так охарактеризовал атмосферу, царившую там: «…все очень нервные, ожидают высылки». В четверг, 8 августа, он написал: «Друзей со всех сторон обыскивают и грабят. Бедный Хилтон Браунс в беде. Его арестовали сегодня утром. Никто не знает, где он. Джима Максвелла тоже, и Артура Макферсона». Неудивительно, что капеллан в конце концов пришел к выводу: «Если бы Пул с 100 000 человек взял Москву и Петроград, это бы решило русскую проблему и, кроме того, увенчало бы его славой» [49]. Но у Пула не было сотни тысяч солдат. У него не было и десяти тысяч.

Примерно 24 августа Кроми попытался организовать встречу двух своих новых сообщников, Штегельмана и Сабира, с другими главными петроградскими заговорщиками в «Отель де Франс». На встречу явился только лейтенант Сабир. Это было незадолго до того, как Феликс Дзержинский вновь возглавил ЧК. Через день или два новобранцы сказали Кроми, что им нужно «осмотреть свои посты». Гарольд Тревенен Холл сообщил, что «они отсутствовали около трех дней» [50]. Этого времени было как раз достаточно, чтобы съездить в Москву на встречу с вновь назначенным руководителем ЧК и вернуться в Петроград. Предположим, что они встретились с Дзержинским, все обсудили и 30 августа вернулись в столицу с его указаниями. Следовательно, к этому времени в руках Дзержинского было большинство нитей, ведущих к московскому заговору Локкарта, но еще не было всей информации по петроградскому заговору Кроми. Однако у двух агентов ЧК уже были директивы. Но на следующий день два события, почти наверняка не связанные между собой и неожиданные, как гром и молния в ясный день, изменили всё.

Глава 15 Разгром заговора Локкарта

Первое событие произошло в Петрограде. 30 августа там выдалось туманным и сырым. В девять часов утра невысокий симпатичный молодой человек в офицерской фуражке и кожаной куртке нервно сидел в переполненной приемной на первом этаже здания ЧК на Дворцовой площади. У Леонида Каннегиссера были темные волосы, скрытые под фуражкой, полные губы и длинное чувственное лицо поэта. Ему было 24 года и он писал не в меру мечтательные, но талантливые стихи. Его осанка и одежда выдавали в нем ребенка из привилегированной семьи: он родился в семье миллионера. В прошлом он был ярым сторонником Керенского, теперь — антибольшевиком-социалистом, связанным с белыми контрреволюционными группами. Возможно, кто-то из их участников подговорил его на поступок, который он собирался совершить, но никто никогда не нашел доказательств его работы с Кроми или Рейли, не говоря уже о Локкарте. Вероятно, то, что намеревался сделать молодой поэт, он задумал совершенно независимо от их заговора и, с их точки зрения, крайне не вовремя.

В это время года в комнате, полной просителей, ожидавших вестей от арестованных близких, и вооруженной охраны и пулеметчика, было липко и жарко [1]. Молодой поэт вполне мог вспотеть под кепкой и кожаной курткой. Но он их не снимал, оставаясь застегнутым наглухо.

Под курткой был спрятан кольт. Поэт ждал Моисея Урицкого, главу Петроградской ЧК, потому что намеревался его убить.

Леонид Каннегиссер

Моисей Урицкий играл видную роль в организации революции. Теперь, будучи членом Центрального комитета партии большевиков, он руководил петроградской тайной полицией. По общему мнению, начальник Петроградской ЧК не жаждал крови: он был сравнительно мягким, а если бы добился своего, был бы еще мягче. Каннегиссер, однако, считал, что руки Урицкого по локоть в крови, в том числе — одного из его лучших друзей [2]. Молодой романтик верил, что это был безвинно убиенный человек. По словам его отца, именно это стало его мотивацией, а вовсе не политические убеждения [3].