Заговорщица

Зла, изувечена

Среди руин церквей

Вспомнит по имени

Слабых ли, сильных ли,

Воинов, рабов, царей.

Наглая, подлая,

Вечно голодная

Их хранит имена.

Плоть, души, истины

Стали, как исстари,

Пищей степным волкам.

Вечером, вечером,

Древним наречием

Пишет свой некролог.

И нет ей дела до

Тех, кто неведомо

Жил, или жить не мог.

…

Но снова истина

Эхом и выстрелом

Станет перебивать.

Значит, по-старому,

Бить в гонг, присваивать

Новые имена.

....

Горы, равнины ли?

Слышали, видели

Явь или дурной сон?

Бой всем мерещится

Гонга ли? сердца ли?

Метронома? часов?

…

Вечером, вечером

Пряча увечия,

(По духу сама волк)

Наглая, подлая

Леди История

Снова ударит в гонг.

Зовите по имени

За миражом, за спиной иль за горной грядою

Что-то живет; то ли песню поет, то ли стонет.

Оно от печали, а может, веселия ради,

Пошло было к свету, решив, что дорога – скатерть.

Добраться до храма, до грота… Чего б там ни бы'ло,

Под гнетом позора, а, может, жестокой обиды,

Добраться, погибнуть, но никогда не забыть бы

Того, что услышано – жизненно необходимо,

В темной пещере ли, в заживо выжженной келье

Успеть уловить мое каменно-веское слово;

“Исчезни. Бесценку отныне цена запредельна,

А, значит, и трогать его никому не позволю.

Иной тебе дар – смертельная духу усталость,

Да алый ковер тебе постелю где-то между,

В обители, где звери – твари разинули пасти…”

Зовете Страданьем? Неверно. Зовите Надеждой.

Не несчастие

Хвостом у лисицы – оно по следам волочется -

Куриной ногой у бабы Яги на мельнице.

Кстати, оно, как нам говорит пословица,

Прибудет – и всё, уже никуда не денется!

Шумит, верещит – отрада оно, отдушина,

С глазами совы и с космами беспризорника.

Кровное, близкое – не по дворам идущее.

Прямо сказать – не хворост – сучок, задоринка.

Разно -видное, – ликое, – сольное и -голосое,

Компас не дали – так целит всё на правление.

Всё: “Птицы ж с тобой – и нам полетать над колосом -

Мы ж не заблудимся в собственном оперении?”

Играет с огнем, пока не сгорело Ясное,

Замены ведь нет. (Хвост не находит лучшего.)

По цепи бредет, в стороны сыплет баснями,

И жалобно воет: “Вовсе я не заблудшее!

Горло деру, руки болят – бью, вроде бы…

Да обернись, слепое же ты отродие!

***

Согнул спину – горб (пусть не построят город) -

Старый погост, в косу пустыря вплетенный,

Пристанище тех, кто оставался темным

Средь неземных красот.

Кто обречен – пожалуйте в ту обитель,

Песок из часов уже здесь развеян пылью,

Нет, не лицо – череп металлом вылит,

Не проявляясь злом.

Пенье ворон глушит сирены пенье,

Каждая жизнь долгая будет – время

Меряют здесь каждый своею мерой.

Время в часах- песок.

Жизнь не дожить – очень уж это долго,

Шкуру сменить – в раз не доносят облик,

Ночи к лицу – значит, и ночи в полдень.

И чистая кровь – зов.

Значит и жизнь – разве иным? – благом.

В ноги стелить только не шелк – бархат.

Ранам не соль – пусть боль иным – сахар.

Дальше смотреть сон.

В черной золе … она и есть – кладезь,

В белой смоле шанс есть найти сладость.

Ночи к лицу – только не здесь враг он.

Ему песок – соль.

Старый погост будет никем не тронут.

Согнул спину – горб – и не построят…

Строят.

Здесь, на костях, будет основан город-

Холм, а поверх – шелк.

Бухта погибших кораблей

Взглядом огня смотрит на берег бухта,

Когда волкодавы делят ночные луны.

Мир, извини – там больше уже не будут

Байки травить про юных, лихих и глупых.

Всё до гвоздя промоют морские воды,

Став берегам пламенем и туманом;

Черный осколок, хрупкий цветок багровый -

Как и приказано было нам капитаном.

Как и бермуды, зачаровали бухту -

Видев однажды, уж покидать не должен.

Сожженный корабль вряд ли уже потухнет -

Вид, что полжизни каждый искал художник.

В ночь огни ярче, долго еще до утра,

Будут огни центром морского царства -

Его обитатель знает уж почему-то,

Что моряку до берега не добраться.

Щадим одного – теперь добычу должен,

С чарами мы телом его одарим

И, наблюдая из океанской толщи,

В море проводим следующий корабль.

С мудростью

Белую шкуру под ноги стелет,

А поверх изумруды россыпью-

Если дух покидает тело,

То лохмотьями легче сбросить

У двери в колдовское логово,

Чтоб служили напоминанием:

Облик бы сохранить за многое -

Сохранит только малость самая.

Белым стражем б над колыбелями -

Но осталось идти долинами

К тем, кто песни не все допели,

Кого мир не оставил сильными.

Всё же зрелище благородное:

Под крылами беззвездно-синего

В опереньи седой вороны

Дышит силою соколиною.

Допевали бы колыбельные,

Но живое-то тело хрупкое.

Колдовское извечно белое

Серебрит вечерами-утрами.

По земле изумруды горстками,

Лоскуты в смелом проявлении,

По земле травяная поросль -

По траве стелет оперение.

А обличье теперь – метелица,

На окне своё имя вырежет.

Вместо снега зимою стелется

У двери под родными крышами.

Ветер жемчуг несет долинами

Земным трещинам на съедение.

По углам ляжет паутиной,

Померещится в сновидении.

Как знать, как видеть…

Уймись. Убегай, оборотень таежный,

К тем берегам. Здесь ты немало должен

Крови пролить, чтоб искупить обиды.

До темноты, чтобы успеть увидеть

В сумерках свет мой – отраженье тени-

(Мы – существа света – тьмы порожденья).

Сбегай, сбегай. Не поглядишь ты гордо,