Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Теперь нсколько словъ о самомъ язык заговоровъ. Прежде всего остановлюсь на одномъ интересномъ пріем, довольно часто употребляющемся въ заговорахъ. Онъ собственно относится не только къ языку, но и къ конструкціи заговора, и потому можетъ служить переходомъ отъ послдней къ первому. Я имю въ виду своеобразное употребленіе эпитетовъ, встрчающееся почти исключительно въ эпическихъ заговорахъ. Пріемъ этотъ я назову пріемомъ „сквозныхъ симпатическихъ эпитетовъ“. Прилагательное „сквозной“ указываетъ на способъ употребленія эпитета. Онъ проводится сквозь весь заговоръ, прилагаясь къ каждому встрчающемуся въ немъ существительному. Прилагательное „симпатическій“, какъ увидимъ, указываетъ на характеръ эпитета и психологическую основу, изъ которой онъ выросъ, оказывающуюся тождественной съ психологической основой симпатическихъ средствъ народной медицины и магіи. Какъ симпатическое средство, такъ и эпитетъ обыкновенно выбирается по какой-нибудь ассоціаціи съ тмъ явленіемъ, на которое заговоръ направляется. Напримръ, больной желтухой долженъ пить воду изъ золотого сосуда или изъ выдолбленной моркови. Съ болзнью ассоціируется желтизна золота и сердцевины моркови. Точно такъ же и въ заговорахъ. Въ заговор на „остуду“ между двумя лицами является эпитетъ „ледяной“. Въ заговор отъ опухоли — „пустой“. Примры:

„Изъ-пидъ каменои горы выйшла каменна дивка въ камъяну дійныцю камъяну корову доіты. Такъ якъ зъ каменои коровы молоко потече, такъ щобъ у N. кровъ потекла“²).

Нмецкій заговоръ противъ рожи:

Ich ging durch einen roten Wald, und in dem roten Wald, da war eine rote Kirche, und in der roten Kirche, da

90

war ein roter Altar, und auf dem roten Altar, da lag ein rotes Messer. Nimm das rote Messer und schneide rotes Brot¹).

Въ сборник Ветухова довольно много такихъ заговоровъ. Въ сербскихъ заговорахъ тамъ, напр., попадаются эпитеты: „желтый“, „синій“, „красный“²). Сквозной эпитетъ „черный“ проведенъ чрезъ латышскій заговоръ отъ родимца³).

Что касается самаго языка заговоровъ, то это вопросъ очень сложный, требующій тщательнаго спеціальнаго изученія. Характеръ языка, характеръ синтаксическихъ оборотовъ, характеръ эпитетовъ, сравненій, діалектическія особенности, встрчающіяся иностранныя слова, все это можетъ пролить нкоторый свтъ на то, въ какой сред и мстности культивировались заговоры, отъ какого народа къ какому переходили. По эпитетамъ иногда можно опредлить, если не время возникновенія, то по крайней мр иногда довольно отдаленную эпоху, про которую можно съ увренностью сказать, что въ это время данный заговоръ уже существовалъ. Я здсь только обращу вниманіе на то, какіе вопросы должны быть изслдованы въ первую очередь при изученіи языка заговоровъ. Прежде всего подлежитъ ислдованію взаимодйствіе двухъ стихій языка: церковной (у насъ — славянской, на Запад — латинской) и народной. Здсь на первый планъ выдвигаются заговоры молитвообразные и церковныя заклинанія. Громадное количество произведеній этого рода было создано духовенствомъ на церковномъ язык, а потомъ уже перешло въ языки живые народные. На переводахъ, конечно, остались слды оригинала, тмъ боле, что церковный языкъ не всегда былъ вполн понятенъ переводчику. Съ теченіемъ времени слды эти постепенно стирались, и текстъ все боле и боле приближался къ чистому народному языку. Однако для полнйшаго ихъ уничтоженія требовалось довольно много времени, такъ какъ ему мшало стремленіе

91

возможно точне исполнять заговоръ во всхъ случаяхъ примненія, чтобы не исчезла чудесная сила. „Говорю я азъ рабъ божій“… — такая формула могла переходить изъ устъ въ уста. Однако существованіе заговора на церковномъ язык, еще не можетъ говорить въ пользу происхожденія его изъ церковной среды. Особенно это относится къ заговорамъ эпическимъ. На Запад, напр., найдены одинаково древніе тексты латинскіе и народные съ одинаковымъ содержаніемъ. Отсюда длать выводъ въ пользу первенства латинскаго текста нельзя. Вполн возможно, что человкъ, записавшій заговоръ, взялъ его изъ преданія народнаго. Но, либо принадлежа къ духовному сословію, либо будучи начитанъ въ духовной литератур (a такіе-то именно люди въ первые вка христіанства славянскихъ и западно-европейскихъ народовъ и могли скоре всего оказаться записчиками), перекладывалъ на церковный языкъ. Такимъ образомъ, лингвистическое изслдованіе текстовъ остается здсь почти единственнымъ источникомъ, изъ котораго можно черпать доводы въ пользу первенства того или другого языка. Кром этого естественнаго смшенія языковъ было и умышленное макароническое. Образецъ такого заговора находимъ у Цингерле.