Самый глухой в мире человек — тот, который не хочет слушать. Если мы не хотим верить, не хотим обратиться, то нам не помогут и самые очевидные чудеса, самые ясные свидетельства — хотя бы и загробных жителей. Это очевидно из примера иудеев, которые, не уверовав в Иисуса Христа, в силу Его возвышенного учения, продолжали коснеть в неверии и ожесточении даже и тогда, когда видели воскресшими мертвых (см.: Мф. 27, 52), и даже помышляли убить воскресшего Лазаря (см.: Ин. 12, 10), вместо того чтобы изменить свое внутреннее расположение, оставить свою злобу и нераскаянность ввиду очевидного свидетельства в лице его о том, что их ждет впереди вечность, ужасная для злых и нераскаянных. Вот почему и Сам Иисус Христос — после воскресения Своего — явился только ученикам Своим и веровавшим в Него братиям, но не счел нужным явиться Своим неверующим врагам, находя это совершенно бесполезным для них, потому что и это отнюдь не способствовало бы обращению их. В деле спасения, в деле обращения — главную роль играет сердечное желание, внутреннее расположение жить по заповедям Божиим, исполнять волю Божию, но отнюдь не теоретическое знание или головное убеждение в том, что хорошо и что дурно. Красноречивым и убедительным подтверждением этого служит ежедневный опыт. Сердце представляет более глубокий источник сомнений и предубеждений, нежели ум; и убедить или переубедить сердце гораздо труднее, нежели ум.
В настоящей жизни мы
«Если бы кто из мертвых воскрес», — говорит Авраам богачу. Следовательно, мертвые не воскресают и не являются с того света живущим на земле? Допустим, что Бог удовлетворил бы неразумному и противоестественному желанию некоторых людей (вроде приточного богача) — сделал бы возможным явление умерших на земле. К чему бы это повело? Что достиглось бы этим? Посмотрим. Если бы такие явления умерших бывали только некоторым, так сказать, привилегированным людям, избранным натурам, то другие могли бы не доверять их свидетельству, могли бы считать эти чрезвычайные события плодом их фантазии и подвергать, таким образом, сомнению действительность их. Значит, эти явления требовали бы еще критической проверки и санкции, вместо того чтобы служить окончательным, непререкаемым доказательством требуемой истины. Затем, если бы явление умершего нам пришлось увидеть только однажды во всю нашу жизнь, то впечатление от него, мало-помалу, изгладилось бы и мы пришли бы, пожалуй, под конец к убеждению, что это явление было не более, как обманом чувств. Если бы даже и не так, во всяком случае — мы не могли бы нашего личного убеждения в существовании загробной жизни, добытого путем явления нам умершего, сделать общим убеждением, таким же твердым и несомненным, как наше собственное: наше свидетельство, естественно, могло бы быть встречено сомнением и недоверием. Наконец, если бы явления умерших повторялись часто и всем, то они перестали бы быть явлениями сверхъестественными, и живущие, вследствие привычки, стали бы к ним совершенно равнодушны: как явления обыденные, они перестали бы производить на нас особенное впечатление. И сбылось бы пророчество Исаии, которое говорит: