Чего же достигает он, этот, по выражению св. Макария, «вождь совершенств»? Уму человека глубокие свойства дарованы Богом. Сей бо
, пишет премудрый Соломон, даде мне о сущих познание неложное, познати составление мира, и действие стихий, начало и конец и средину времен, возвратов премены, и изменения времен, лет круги, и звезд расположения, естество животных, и гнев зверей, ветров усилие, и помышления человеков, разнство летораслем, и силы корений. И елика суть скрыта и явна, познах: всех бо художница научи мы премудрость (Прем. 7, 17–21). Вот как широки и глубоки способности ума. Но в то же время и как они ограниченны. Человек имеет такую жажду ведения, что с каждым расширением своих познаний он чувствует потребность новых и новых открытий в области истины. Сами великие мудрецы сознаются, что они весьма многого не знают. Спросите у тех, кто всю жизнь посвящает наукам, они скажут вам, что чем более приобретают они познаний, тем яснее сознают скудость своего ведения и безграничную область предметов, им еще не известных. Так, умножая свои познания, ум наш никогда не успокаивается, а ищет всегда высшего и совершеннейшего ведения. Нет, Бог бесконечно премудр: Он не мог даровать человеку такую жажду ведения и не даровать в то же время емудругой жизни, где бы эту жажду он мог удовлетворить. И кроме того, мы видим, что в старости у человека постепенно угасают силы и ослабляются способности. Человек волей-неволей порывает все свои связи с внешним миром, делаясь все менее восприимчивым к его впечатлениям, и является тупым, забывчивым. Но чем более он отрешается от внешнего мира, тем более входит вглубь себя, сосредотачивается в себе и здесь перерабатывает все свое внутреннее богатство, все виденное, слышанное, читанное, передуманное. Таким образом, при угасании внешней жизни человек живет полной умственной жизнью внутренней, зреет и крепнет в своих умственных способностях. Не для того же, конечно, он зреет и крепнет, чтобы у гроба с большей торжественностью исчезнуть, уничтожиться, а для другой, новой жизни, куда он перенесет свое внутреннее содержание и где опять начнет еще более зреть и крепнуть.Святи будите, яко Аз свят есмь Господь Бог ваш
(Лев. 19, 2, сл. 11, 44; 20, 7), говорил Бог человеку еще в Ветхом завете. Образ дах вам, да якоже Аз сотворих вам, и вы творите такожде (Ин. 13, 15), сказал Христос Спаситель. Вот какой неизмеримо высокий идеал дан человеку для его деятельности. Возвышаясь в своей деятельности над земными стремлениями, душа может сама себя определять к деятельности по идее доброго и святого, может свободно преуспевать в добродетели, восходить от совершенства к совершенству. Но она в то же время слишком далека от достижения образца нравственного совершенства, вложенного Богом в природу нашу и указанного нам, как руководство для нашей деятельности. Люди благомыслящие и благочестивые при всех успехах своих в нравственной жизни видят и сознают, что им многого еще не достает, многое еще ими не сделано. И вот они постоянно стремятся вперед в своей нравственной деятельности, не прекращающейся и тогда, когда все земное готово их оставить. Бог праведен, и дал воле нашей стремление к праведности, к нравственному совершенству; но если Он праведен, то не сделал этого стремления обманчивым, не прекратит его смертью, а даст ему продолжаться в другой жизни. И действительно, люди праведные и святые, живя Богом, ощущая в себе присутствие и веяние Духа Божьего, уже предвкушают сладость иного какого-то бытия, совсем не похожего на земное, бытия собственно духовного, вечного. Если бы, напротив, жизнь наша кончалась смертью, то к чему бы вся наша нравственная деятельность, зачем совесть, судящая наши поступки и оценивающая их? Даже и язычники, по словам Апостола, делая добро, в совести имеют для себя одобрение, равно как делая зло, в ней же имеют и осуждение (Рим. 2, 15). Она, – по словам св. Иоанна Златоуста, – неумолкающий в нас обличитель, который не может быть обманут или обольщен. «Пусть, – говорит он, – человек, учинивший грех и совершивший беззаконное дело, успеет скрыться от всех людей, но от этого судьи укрыться он не может, напротив, всегда носит в себе этого обличителя, который беспокоит его, мучит, никогда не утихает… Как усердный врач, она не перестает прилагать свои врачевства; и пусть не послушают ее, она и тогда не отстает, но продолжает постоянно заботиться, непрерывно напоминая о грехе и не давая грешнику дойти до забвения… чтобы хотя через это сделать нас не столь склонными к прежним грехам»[13].