Зачем же, в самом деле, этот строгий судья нашей нравственной деятельности, если бы временной жизнью навсегда оканчивалось бытие человека? Тогда бы человек легко мог в скотоподобном состоянии пускаться на всякое зло, предаваться чувственным наслаждениям, никого не признавая, ничего не уважая – ведь все равно после этой жизни ничего не будет! Нет, уж если так необходима для человека добродетель, если так строг судья, оценивающий наши поступки, значит не все еще кончается этой жизнью, значит настанет когда-то другая жизнь, где настоящее наше нравственное развитие будет представлять низшую и переходную ступень для будущего и совершеннейшего нравственного развития.
Наконец, сердце наше одарено способностью ощущать приятность или неприятность различных впечатлений и стремлением к блаженству, к безмятежному и блаженному состоянию. Но кто из смертных наслаждается чистым, безмятежным блаженством в этой жизни? Мы видим, что все животные наслаждаются свойственным им блаженством и остаются довольны тем состоянием, какое им предназначено Творцом. Рыбы довольны своим обитанием в недрах вод; птицы удовлетворяются свободой парить в воздухе; четвероногие не простирают дальше своих желаний, как только, чтобы земля производила все, нужное для их пропитания. Один только человек не может удовольствоваться временными благами, которые должны быть также и его долей. Спросите, например, богача, доволен ли он своим состоянием, он ответит вам: «Нет, не доволен». Различные опасения лишают его покоя, различные обстоятельства причиняют ему много беспокойств и огорчений. Вообще, на земле нет человека, вполне довольного своим состоянием, который бы не желал лучшей жизни. Но невозможно же, чтобы для удовлетворения только человека, этого высшего по своему достоинству в мире существа, ничего не восхотел создать Творец, в преизбытке наделивший Своими дарами и самые малые из Своих созданий. Даже нравственное преуспеяние, добродетель, чем так возвышается человек над всеми земными тварями, не могут доставить человеку счастья. Правда, в добродетели для человека – великое счастье, которое помогает равнодушно переносить многие житейские неприятности и смотреть на самые высокие блага мира, как на не имеющие особенного значения. Но, во-первых, добродетель приобретается не без тяжкой борьбы, не без сильных страданий, которые причиняют великую скорбь, составляют величайшее бедствие жизни. Притом и среди утешений, доставляемых добродетелью, человек не находится в безопасности от скорбей, причиняемых телесными болезнями, голодом, потерей близких и дорогих сердцу и т. п., которые не могут не чувствоваться болезненно и тяжело. Наконец, само наше бытие и ненасытная жажда к нему, которые и сами по себе доставляют человеку истинное блаженство, и другие блага жизни усугубляются чувством блаженства, и они не доставляют нам полного блаженства. Вся наша земная жизнь не более, как первое лишь вкушение сладости бытия. И едва только мы успеваем вкусить и почувствовать всю сладость его, как Господь в нашей смерти лишает нас этого высокого дара любви Своей. Итак, если человек, при всем изобилии земных и духовных благ, простирает свои желания выше того, чем он теперь обладает, то это значит, что не эти только одни блага для него предназначены. Премудрость Божия, даровавшая нам сердце, не могущее удовольствоваться этим видимым миром, осталась бы к нам несправедливой, если бы она не назначала для этого сердца какого-то иного счастья, способного удовлетворить его желания. Если бы человек был создан только для земли, то он в праве был бы жаловаться, что о нем мало позаботились. Или следовало бы дать ему все, что нужно для удобства земной жизни, или же не следовало давать ему таких желаний блаженства, удовлетворить которые не могут все блага мира. Бог бесконечно благ, и как таковой, Он не мог, даровав нам ненасытимую жажду блаженства, не удовлетворяемую никакими благами земными, не создать для нас иной жизни, где бы наша жажда блаженства нашла утоление.