Закат христианства и торжество Христа

Достаточно напомнить, что из девяти десятков христианских царей Византии половина были свергнуты или убиты, что православные патриархи не раз и не два убегали, не забыв прихватить с собой казну, что утопающая в роскоши Византия фактически бросила западную часть христианской империи под ордами лангобардов, что византийские басилевсы предпочитали союзы с султанами, а не с братьями по вере — я уж не говорю о полном разложении духа, постигшем христианскую Византию, озабоченную богомерзостью и наживой.

Настоящая трагедия Византийской церкви не в произволе царей, не в грехах и падениях — она прежде всего в том, что настоящим «сокровищем», безраздельно заполнившим ее сердце, стала сама Империя. Не насилие победило церковь, а соблазн «плоти и крови», земной мечтой, земной любовью завороживший церковное сознание (отец А. Шмеман).

Византизм русской церкви полностью раскрылся во времена Ивана Грозного, ощущавшего себя русским Богом и вершившего Страшный суд жуткого человекобога-антихриста. На примере русских царей мы можем убедиться в том, как светлое учение о любви и свободе превращалось в мрачную и бесчеловечную идеологию, позже доведенную до апокалипсиса большевиками и чекистами.

«Византийская матрица», которую унаследовало русское православие, проглядывает во всем — пыточных камерах Малюты Скуратова, сплошь увешанных иконами, наглядных знаках шествия Великого инквизитора XXI века, ксенофобском фильме Тихона (Шевкунова) «Гибель империи. Византийский урок», православных ярмарках с торгующими на них схимниками, митрополитах, управляющих безакцизными вагонами с сигаретами и вином, гламурных православных журналах да и во всем православном бомонде, представленном в эстетике предшествующих эпох от Грозного и Сталина до нашего времени. Это церковь без Христа — роскошное буйство средневековых форм при полном отсутствии адекватного содержания. Именно Россия дала миру страшный урок тоталитарных идеологий, выросших на фундаменте великих религий, — это ли не суть времени, в которое мы живем?..

Ярким свидетельством темноты воспеваемого нашими византийского христианства является его отношение к книге и богословию. Десять веков существования византийской церкви оставили всего несколько исторических имен, я уж не говорю о сожжении Афонской академии самими монахами. Причина? Монахи пошли на этот варварский шаг, считая, что богословская ученость — от бесов. Можно ли было в таких условиях заниматься богословием? Вот и причина уникального этапа в развитии церкви — без развития и без богословия…

Русский церковный обскурантизм сделал «семинарщину» одиозным словом, а церковь — казенным домом. Церковная духовность XVII–XIX вв. почти полностью исчерпывается несколькими именами «стяжателей благодати»: Серафим Саровский (1759–1782), Тихон Задонский (1724–1782), митрополит Филарет (1782–1867), богослов В. И. Несмелов (1863–1937).

В России лучшие религиозные философы и писатели всегда запрещались к публикованию: Чаадаев, Хомяков, Леонтьев, Владимир Соловьев, Толстой, Флоренский — все были так или иначе «отлучены», а уже в наши дни с отцом Александром Менем разделались совсем по-ленински — топором…

Вот такая церковь, которую, надо сказать, вовсе не злорадно, изобразил Перов на своих картинах, потому что он был все-таки православным человеком, он изображал это, потому что ему тошно было на это смотреть, — такая церковь не могла ни свидетельствовать, ни по-настоящему проповедовать.

В романе «Воскресение», имея в виду современную церковь, Лев Николаевич Толстой пророчески писал: «И никому из присутствующих… не приходило в голову, что Иисус запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование над хлебом и вином, но самым определенным образом… запретил молитвы в храмах, а велел молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их и что молиться надо не в храмах, а в духе и истине; главное же, запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу…» Писал пророчески, потому что до боли современно — будто бы о нынешней гундяевской РПЦ.