Закат христианства и торжество Христа

Гностическое евангелие, получившее не вполне адекватное название «Евангелия Иуды», — одна из наиболее значительных археологических находок XX века[170]. Этот коптский кодекс на папирусе, известный как кодекс Чакос, был обнаружен в библиотеке Наг-Хаммади и подготовлен для издания под эгидой Национального географического общества в Вашингтоне (1959)[171].

Свиток, состоящий из 62 листов папируса, несколько раз перекупался коллекционерами, пока его не приобрел Фонд Мекенас, взявшийся за его перевод. Название «Евангелие Иуды» записано на последнем листе папируса.

Найденный текст, скорее всего, является одной из копий или переводом утраченного греческого оригинала. Не вызывает сомнений то, что книжникам он был известен гораздо раньше — книга с таким названием упоминается во всеобъемлющих сочинениях Иринея Лионского и Епифания Кипрского (II в. н. э.)[172]. Подлинность найденного «Евангелия Иуды» установлена с использованием пяти достоверных физических методов.

Дошедший до нас экземпляр «Евангелия Иуды» написан около 300 г. н. э.[173] Это не рассказ о жизни Иисуса, как синоптические евангелия, а новая интерпретация Страстей Христовых, адресованная читателю, уже хорошо знакомому с событиями жизни Иисуса Христа. По словам исследователей и переводчиков сенсационного манускрипта, «это Евангелие дает совершенно отличное от устоявшихся в христианском вероучении понимание Бога, мира, Христа, концепции спасения, человеческого бытия, не говоря уже о самом Иуде».

Фактически мы имеем дело не просто с оправданием Иуды, но с совершенно новым представлением об Иисусе, очень человечном и земном, но вместе с тем проницательном, духовно и интеллектуально превосходящем своих учеников.

В свитке мало внимания уделяется телесному и много духовному, здесь имеется, скажем, такое обращение к Богу: «Дай нам знание духовное. Яви нам Свою тайну, дабы получили мы знание: откуда мы происходим, и куда мы идем, и что нам делать с жизнями своими».

Об Иисусе здесь говорится исключительно как о человеке, призванном нести человечеству Благую Весть, но тут же сделана оговорка, что человек «еще не нашел избавления от тюрьмы сей…»

В духе последнего высказывания Иисус даже позволяет себе потешаться над недалекостью учеников и высказывает отнюдь не каноническое отношение к Царствию Небесному, отрицает свою миссию спасения человечества, лично просит Иуду поспешить с данным ему секретным поручением… Место мистической драмы космических масштабов в благовествованиях Матфея, Марка, Луки и Иоанна у Иуды занимает, если можно так выразиться, правда жизни, правда вполне земного и бренного существования Иисуса, душой рвущегося к Небесному Отцу.

Почему всё это так важно? Потому, что агиография — жалкий жанр, умаляющий божественное многообразие человека. Гностические евангелия ценны именно расширением наших представлений о масштабе личности Иисуса, о его человечности, способной как возвыситься до божественных масштабов, так и ярко демонстрирующей, что ничто человеческое Иисусу не чуждо. Вместо пресного и мистифицированного «Жития» со страниц ряда гностических евангелий предстает рельефный и живой человек, духовно упреждающий свою жестокую, бесчеловечную эпоху.

Гностические евангелия, не вошедшие в христианский канон, свидетельствуют даже не об «ином Христе», но о том, что нет никаких непоколебимых доктрин, что их не было и в самом начале, то есть во времена живой, невыдуманной, реальной, исторической жизни Иисуса Христа. Оказывается, исторический Иуда не только не был предателем, но — тем единственным учеником и другом, которому Иисус мог доверить самую ответственную миссию, выданную затем апостолами как предательство[174]. Кстати, апостол Павел тоже ничего не писал о предательстве Иуды на Тайной вечере.

Из этого евангелия следует, что Иуда выдал Христа римлянам по его же просьбе, самоотверженно отказавшись от всего — от славы в веках, признания своего евангелия и даже самой жизни. Чтобы все же оставить о себе след в истории, Иуда задумал поцеловать Христа в момент, когда привел к нему воинов, но мы знаем, что именно этот поцелуй сыграл отрицательную роль в отношении потомков к Иуде.

Сомнения грызут меня с упорством
Червя, сгрызающего дерево до срока.
Отмеченный печатью непокорства,
Мой труд достоин участи жестокой.
Наверно, буду проклят навсегда я,
И всеми буду понят извращенно,
Апостолы, свои грехи скрывая,
Меня во всех неправдах обвиняя,
События опишут искаженно[175]

.