Закатная песнь

Коровы стояли в высоком клевере, когда они, Крис и Уилл, подошли к ним; и обратно они шли не торопясь, совсем не горя желанием поскорее вернуться в Блавири. И Уилл, казалось, был и зол, и нежен, и добр одновременно. Не расстраивайся из-за них, они того не стоят, Крис, и не давай отцу превращать тебя в рабыню, как он мечтает. Нам надо жить собственными жизнями. И она сказала А что мне теперь остаётся, кроме как жить дома и терпеть?

Он сказал, что не знает, но для него надолго задержаться здесь было бы всё равно, что дать себя охолостить, вспороть живот и выпотрошить, как только он скопит денег, он уедет в Канаду, там можно быть самому себе хозяином. Крис слушала его, широко раскрыв глаза, надежда вдруг поманила её так зримо, что она даже забыла пошёлкивать кнутом на коров, которые разбрелись по холму, и толкались, и скакали, переполнившись клеверно-сытой дурной резвостью. Ой, Уилл, и ты мог бы взять меня к себе, вести хозяйство! Он отвернулся, слегка покраснев, и прищёлкнул на коров кнутом, и Крис вздохнула, и надежда растаяла, он мог и не отвечать Ну, может быть, хотя, наверное, тебе бы это не особо подошло.

И позже она узнала наверняка, что у него была девушка где-то в Драмлити, и это с ней он собирался делить постель и хозяйство на доброй земле Канады.

И когда они возвратились в Блавири, перебранка уже утихла, отец всё-таки уступил своей сестре Джанет, хотя и был с ней всё так же груб. Через три дня только трое из них сидели за обеденным столом на кухне, Крис целыми днями слушала голоса людей, умерших или ушедших, в любом случае пребывавших где-то очень далеко от Блавири. Но даже это со временем перестало казаться ей странным, стояла пора жатвы, она помогала в поле, которое вызрело обильным и пышным урожаем и за последние два месяца пожелтело от солнца и дождя.

У него, у отца, не было сноповязалки, он слышать не хотел о таких штуках, однако он привез из Эхта старую жатку, которой они и убирали хлеб; хотя Уилл божился, что прослывет сельским дурачком, если в Кинрадди его увидят на такой штуковине. Отец смеялся над ним сквозь бороду, как шипящий кот, Если насмешки в Кинрадди смогут сделать тебя ещё большим дураком, чем ты есть от природы, это будет чудо, не рви платьице на жопе, малыш, жатку поведу Я. Уилл что-то пробормотал в ответ, но всё же уступил, ибо каждый год во время жатвы на отца находило что-то странное и пугающее, для чего невозможно было подыскать название, он как будто становился сильнее и свирепее, сила зерна наполняла его зрелой мощью, он был быстрее, чем обычно, лицо становилось налитым, и они слышали, как он возвращался с полей, восседая на широкой спине Бесс и распевая церковные гимны, это было единственное, что он когда-либо пел, выводя их со странной, острой пронзительностью, от которой ладони у тебя становились влажными.

В поле за домом и двором Блавири – и это была земля, засеянная после пара! – они первым сжали лучший овес, страшная прорва зерна и соломы, едва хватало сил сгибать и скручивать всё это в снопы. Крис было очень тяжело поспевать и вовремя связывать в снопы свои участки скошенных полос перед неустанно возвращающейся жаткой, хотя погода стояла прохладная и серая. Но за серостью этой пряталось солнце, и порой, поднимая голову от снопов, ты видела луч света, блуждавший вдалеке по усадьбам Апперхилла или бесцельно скользивший по пустоши, или танцевавший на верхушках стогов в Каддистуне, луч, пробивавшийся из горячей серой дымки неба, что выжидающе смотрело сверху на обливавшуюся потом жатву в Долине.