Хорош был незваный гость: чрево тугое, губы масленые, голос зычный. Парчовый халат облекал плотную фигуру, на голове – круглая соболья шапка, ноги в сапогах с загнутыми носами, на руках перстни, да все с яхонтами. Нукеры по сторонам стоят с кривыми саблями, так что не подступишься.
Гостю, хоть он и незваный, ковры постелили, подложили под седалище пуховые подушки, вытащенные из приданых сундуков. Попробуй не уважь такого, так и головы лишишься.
– Чем угощать будете? – спросил гость.
– Что есть в печи, все на стол подадим, – с поклоном ответил староста.
– Давай поскорей, а то я ждать не люблю.
– Мы со всей готовностью, а вы, будьте добры, скажите, что откушивать изволите?
– Наша невестка все трескат, – русской пословицей ответил гость. – Мед и то жрет.
Никто не засмеялся, люди молча ждали.
Две женщины расстелили на земле скатерть, принесли ковриги хлеба и парное молоко прямо в подойнике.
Степняки пресного молока не едят, ждут, пока скиснет, но этот, видать, не их крови: выдул весь подойник, зажевал караваем.
– Долго мне еще ждать? Кушать хочу, жратву рубать, наворачивать! Не дадите съестного – за вас примусь.
– Так ведь готовить надо, само не сделается, кухаркам время потребно. Народ говорит, что быстро получается только щи варить да блох давить, но и для щей свой срок нужен, сами не сварятся.
– Надо будет, так сварятся. Когда я обедать желаю, все скоро готовится. Главное, припасы взять все, какие нужны, и помнить, что стряпаешь не кому попало, а мне для пропитания и ублажения. Поняли? Тогда – марш по кухням!
Бабы убежали, словно им пятки поджаривать начали, а через три минуты уже тащили полный чугун горячих щей с убоиной, а следом и второй.
– Так-то оно лучше!
Ждали, что гость и щи выхлебает прямо из пышущего жаром чугуна, но нет: перелил в новенькую лохань, вместо ложки ухватил половник, но хлебать не стал, обвел взглядом сельчан.
– Что же, никто со мной трапезы разделить не хочет? В одну глотку пихать скучновато. Не уважаете гостя, да?
– Робеем…
– А ты не робей. Кто сегодня пообедать не успел, подходи и садись напротив. Только смотри, есть со мной вровень. Пропустишь хоть одну перемену или съешь меньше, чем я, – значит недостоин. А недостойного я с потрохами сожру и костей не сплюну.
Тут уже народ заробел вдвое против прежнего.
– Ну? – гость стукнул половником о край лохани. – Мне самому сотрапезника выбирать? Так я живо…
Народ попятился. Уж больно обещание незваного гостя было похоже на правду. И только из самых дальних рядов вышагнул драный мужичок-загуменник. Кто он такой, откуда взялся в селе – никто не знал. Просто был мужик сам по себе – и все тут. Обитал в ничейной заброшенной баньке, не имел ни кола, ни двора, ни голоса в миру. Порой нанимали его на батрачину, да раскаивались, поскольку работник из мужика был никудышный, никакой пользы от него, кроме порчи, не видывали. Чем был жив загуменник – неведомо, здоровому мужику даже на паперти не подают.
– Эх, – сказал он, – все едино погибать, так хоть поем вволю напоследок.
– Вот это люблю! Садись, дурачина, пируй перед кончиной!
Загуменник уселся супротив гостя, придвинул поближе лохань. Посудина была равна той, что незваный гость себе выбрал, только как следует пользованная. А где новых на всех набрать? Хотя, что в этой лоханке кухарка заводила, только сама кухарка и знает. Сполоснула лохань – и довольно, для загуменника сойдет.
– А что, – спросил мужик, переливши щи из второго чугуна в лохань, – ежели ты меня переешь, такое дело оговорено. А ну как я тебя объем, что тогда?
– Этому не бывать.
– Все-таки… чем черт не шутит, пока бог спит.
– Тогда я тебя все равно сожру.
– Понятненько. Давай, жри. Токо смотри не подавись. И вот еще… ты молоко пил, а мне не дадено.
– Обойдешься. Молоко мне дали для разгона, а то сухая ложка рот дерет.
– Как скажешь. Я могу и без разгона. Ну что, начинаем щи есть, пока не остыли?
Рот у тощего загуменника оказался широченный, так что лохань со щами он охоботал вровень с толстопузым гостем.
Заполошные стряпухи приволокли мгновенно испекшийся пирог с горохом и второй – с грибами. Гость кривым ножищем располовинил пироги, захрустел прожаристой корочкой.
– Куски-то неравные, – заметил сотрапезник. – Жадничаешь ты, барин, себе больше тянешь. Как бы мне не оголодать, с тобой рядом сидючи.
– Ты в чужом рту куски не считай, – гость сыпал русскими пословицами, словно с ними и родился. – Большому куску рот улыбается. А ты ешь пирог с грибами да держи язык за зубами.
– Мое дело смиренное, – согласился мужик. – Сиротский кусок получу – подольше продержусь супротив вашего аппетитства.
Принесли миски с овсяным киселем и новые подойники молока. Сейчас все село не ко времени занималось дойкой.
Объедало и Подъедало придвинули к себе миски, пустили по серой глади киселя молочные реки, принялись хлебать. Тут половником не управиться и через край не глотнешь, в таком деле нужна деревянная ложка, и поздоровей, резанная на заказ.
– Бедно кормите, – прочавкал гость, орудуя ложкой.