Заклятие. Истории о магах

– Почему же? Ты влез в мой сад, за это тебе положена смертная казнь. Ты разузнал много вещей, которых тебе знать не положено. За такое тоже смерть без пощады. Но за то, что ты расправился с белым магом Патрикеем, тебе положена награда, и ты ее получишь. У тебя было два яблока. Одно ты истратил, а второе… ты знаешь, что это за плод. Кушай яблочко, мой свет, и ты умрешь быстро и совершенно безболезненно.

– Не-е! Нет такого закона, чтобы убивать! У нас смертную казнь отменили!

– А кто Патрикея убил? Милиция смотрит и ужасается. Но не хочешь отравы, можно и по-другому. Но это будет больно.

Микшан вытащил из-за пазухи второе яблоко. Теперь нет и тени сомнения: это то, которое отравлено. Вот так просто: откусил кусок – и умер. Навсегда. И ничто и никто не поможет; никакие подвиги, ни мамино заступничество. Мама частенько, как он что-нибудь натворит, ругалась: «Чтоб ты сдох, окаянный!» Теперь небось рада будет. Ей радость, а ему помирать. И не понарошку, а на самом деле. И искать никто не станет, для всех он потонул еще вчера.

– Не буду! – выкрикнул Микшан.

– Ну, как знаешь. Тебе предлагали покончить с собой быстро и легко. Не захотел. Теперь не обессудь.

Евстихей потянул за цепь. Та, только что невидимая, обозначилась и натянулась, причинив новый приступ боли. Микшан взвыл и рубанул мечом по этой мучительской цепи. Цепь перерубалась легко, словно и не железная была.

– Зарублю гада! Живо кольцо в носу расколдовывай! Я не шучу, мне после Патрикея тебя порубить – раз плюнуть!

– Ох, чем напугал! – Евстихей расхохотался. – Волшебным мечишком! У меня таких кладенцов в задней коморке десять штук на стенке висит. Будет и одиннадцатый.

Обрывок цепи оттягивал нос, мешая двигаться. Евстихей, напротив, поигрывал своим концом цепи, словно кнутиком. И было сразу понятно, что бесполезно рубить чародея – увернется, а взмах цепи пощады не знает.

В отчаянии Микшан швырнул последнее яблоко на блюдо с недоеденным пирогом.

– Яблочко, яблочко, покажь, кто может окаянного Евстихея победить, а меня от цепи избавить!

– Что ты наделал, кретин! – Евстихей взвизгнул, схватил яблоко и отпрыгнул в дальний угол подвала. Но было поздно: из блюда плеснула тьма, напоенная всполохами адского пламени. Послышался громовой рык. Пепельное страшилище поднялось там, оскалило зубы и полезло в подвал, раздирая непрочную границу миров.

– Прочь, прочь! – кричал Евстихей. – Я тебя не звал! На вот, жри!

Яблоко полетело в морду зверя. Зубы клацнули, серый проглотил отраву.

Что может сделать человеческий яд потустороннему чудовищу?

Пасть вновь приоткрылась и сомкнулась, проглотив Евстихея, не успевшего дочитать какое-то заклинание.

– Так его! – закричал Микшан.

Серая башка повернулась, Микшан вслед за своим мучителем очутился в пасти. Зубы сомкнулись, Серый Волк принялся жевать, как никогда не жуют не только волки, но и вообще никакие хищники. Сплюнул обрывок цепи с кольцом на конце, положил голову на скрещенные лапы и закрыл глаза.

Котлета

В глазах всего квартала Марфа Игнатьевна была ведьмой, и основания тому были веские. Прежде всего, внешность у нее была страхолюдская. Корявая фигура, облаченная в какую-то хламидку, морщинистое лицо, выглядывающее из-под платка, полтора зуба в жамкающем рту, кнопка носа – короче, все ведьминские красоты. Ходила Марфа Игнатьевна, опираясь на палку, причем не на покупную, а рябиновую, вырезанную бес знает когда.

Разумеется, всякий несчастный случай в районе приписывался ведьме. Помрет у безутешных хозяев собачонка, потеряется котик – во всем Марфа виновата. А уж если у кого из окрестных старух волдырь на носу выскочит или, того хуже, флюс разнесет во всю щеку – тут уже каждый знает, кто постарался порчу навести. Скептики возражали: почему не числится за злыдней порчи, направленной на детей? Детишки гуляют во дворе, шумят, грохочут и всячески нарушают покой, но никакого воздаяния им нет. На это у строгих бабушек есть однозначный ответ: попробуй задери хвост на ребенка – мигом вмешаются органы опеки и попечительства, а это такие организации, с которыми ни одна ведьма дела иметь не захочет.

Так жизнь и текла правильным порядком, и никто не обращал внимания, что на одной лестничной площадке с вредительницей проживал неприметный пенсионер Орест Моисеевич.

Имя Моисей – редкое и неоднозначное, но невозможно представить, чтобы какой-нибудь Моисей дал своему отпрыску имя Орест. Оресты идут по совершенно другому ведомству. Если бы скамейчатые старушенции знали имя-отчество неприметного соседа, многие обвинения с Марфы Игнатьевны были бы сняты и переадресованы скрытному Оресту. Или же, напротив, дворовое сообщество уверовало бы в существование преступного комплота, и что только ни было бы сказано о жителях второго этажа.