– Прости. Сколько раз мне говорили, что я становлюсь занудой, когда начинаю об этом говорить, но иногда ужасно обидно становится, как увидишь все это, – он раскинул руки, словно хотел обнять лежащий внизу город. – Сколько же там всего, достойного восхищения. Как можно желать нанести всему этому вред? Как могут люди просыпаться по утрам и не думать – смотрите, а солнце-то до сих пор в небе! И я еще дышу! Это же невероятно! – Он засмеялся и снова повернулся к Нове. – Если бы я мог сделать так, чтобы каждый увидел… я хочу сказать, больше, чем на минутку, тогда… я даже не знаю. Я просто не могу не думать, что тогда мы все начали бы что-то
Нова опять посмотрела вниз, на город. Она увидела, как рыбацкие лодки, рассекая волны, выходят в море. Как по улицам несутся автомобили, слаженно, почти как в балете. Подъемные краны и строители ремонтировали разрушенные дома и возводили новые на месте развалин.
Сотни тысяч людей жили своей жизнью. День за днем. Год за годом. Поколение за поколением. Каким-то образом человечество ухитрялось
Это и
Или ей сейчас так кажется, потому что…
Потому что.
– Чудо-Мальчик? – прошептала она.
Кэллам болезненно поморщился.
– Просто Чудо, без мальчика. Призме почему-то кажется, что так мой псевдоним звучит мило – может, когда-то так оно и было, но мне давно не семь лет.
Нова потрясенно покачала головой.
– Я и не догадывалась, что ты Одаренный.
– Да уж, у меня это нечасто проявляется. Способность помогать людям на короткое время увидеть все чудеса этого мира, – он снова обвел рукой горизонт, – выглядит неважной по сравнению с хромовыми бицепсами или умением, щелкнув пальцами, вызвать извержение вулкана.
Кэллам щелкнул пальцами, иллюстрируя свои слова, но вместо обиды на его лице снова вспыхнуло воодушевление.
– А ты знала, что в семнадцатом веке один Одаренный задержал извержение вулкана и направил лаву обратно в жерло, чтобы жители его деревни смогли…
–
Он оборвал себя на полуслове.
Нова обрушилась на него.
– Ты мной манипулировал. Я думала… был момент, когда я… Ты не имеешь права так играть с человеческими эмоциями!
– А, это распространенное заблуждение, – невозмутимо ответил Кэллам. – Я не могу воздействовать на человеческие эмоции. Я могу только показать людям их истинные чувства… или то, что они могли бы увидеть, если бы потрудились смотреть внимательно. А когда люди видят правду – о том, что они окружены множеством невероятных чудес, – их захлестывает восторг и благоговейный трепет. Как видишь, и ты не исключение.
Нова угрюмо смотрела на него, не зная, верить ли этому объяснению. Она чувствовала себя обманутой – будто пережила ослепительно яркое озарение, а потом оказалось, что это был фокус.
Вот только она совсем запуталась и не понимала, что реально, а что нет.
Изящный дар, признала Нова, не слишком броский, но изящный – дарить окружающим чувство восхищения чудом. А ведь Кэллам, пожалуй, прав, подумалось ей. Мир наверняка был бы другим, если бы все смогли увидеть его таким, как видит он.
– Почему тебя не взяли в патруль? – спросила она. – С таким талантом, как у тебя, можно было бы предотвратить множество опасных ситуаций.
– О, все не так просто, как может показаться. На то, чтобы люди заметили мир вокруг себя, нужно время, нужна сосредоточенность. А в разгар драки или во время совершения преступления никто не остановится и не начнет вдыхать аромат воображаемых роз. Здесь от меня больше пользы. Помогаю другим Отступникам иначе взглянуть на вещи, напоминаю людям о том, ради чего мы все трудимся. Если уж наша цель изменить мир, я бы хотел, чтобы в его основание были заложены благодарность и признательность, а не алчность или гордыня.
– Если это твоя цель, – Нова потерла лоб, – не уверена, что у тебя что-то получится.
– Это медленный процесс, но я терпеливый.
Нова медленно прошлась вдоль смотровой площадки, ведя пальцами по поручню. Она дошла до края балкона и остановилась. Гатлон лежал на уступах, сбегающих вниз, к заливу. С этой точки ей был виден собор Аса на вершине высокого холма – полуразрушенная колокольня посреди пустыря.
Мысленно она слышала голос Аса, убеждающий ее, что иногда необходимо разрушить старое, чтобы расчистить путь для нового.
Прогресс часто невозможен без жертв.