Заключительный период

Пушкин был гением, это не подлежит сомнению. Чижов гением не был, и это тоже ясно. Это было ему даже яснее, чем кому бы то ни было. Ведь именно поэтому он и ходил из угла в угол в тот вечер, накануне рождества, и ни одна звезда не указывала ему путь.

Он собирался писать роман о канцлере М.

Который, бесспорно, тоже был великим человеком.

Чижов великим человеком не был. И в этом-то и заключалась незадача, которая так усложняла задачу, поставленную Чижовым перед самим собой; незадача состояла в том, что человек, во всех отношениях обыкновенный, поставил перед собой задачу написать роман о человеке, во многих и многих отношениях необыкновенном, и решить эту задачу можно было только придумав какой-нибудь фокус, вроде того, который еще в школе так поразил пятиклассника Чижова. Ту задачу нельзя было решить иначе, как введя туда совершенно постороннего верблюда. За давностью лет Чижов уже не помнил деталей, но соль заключалась в том, что как только в задачу входил неведомо где находившийся до этих пор чужой верблюд, все решалось очень быстро, причем этот лишний верблюд так и оставался лишним, так что хозяин при желании уже через десять минут мог взять его за веревку и увести домой, и, вспомнив об этой задаче, Чижов искренне пожалел, что у него сейчас нет под рукой такого верблюда. А впрочем, и никакого другого, ни одного из тех, что он видел в свое время, во время войны, в эвакуации — мохнатых и важных, с библейскими глазами, хотя и не такими библейскими, как у овец. Взгляд этих глаз был важен; важен и высокомерен — это был надменный взгляд, и глаза верблюдов были лиловы. Чижов не поверил тогда, что верблюды плюются, он был полон почтения и не видел никаких оснований для нарушения величественными животными элементарных правил общежития. Они были выше людей, они соглашались тащить их жалкую поклажу через пески пустыни, где этих жалких двуногих, не имеющих даже одного горба, ждала бы неминуемая гибель, и, думая о своем, они шли и шли мимо маленького мальчика, изогнув гордые шеи и жуя на ходу, а впереди каравана неизменно семенил маленький ослик.

Нет, верблюды не плевались. Это был очередной завистливый навет человека, присвоившего их труд. Они не плевались и шли, и шли, и шли величественной поступью, позванивая своими колокольчиками.

Что-то мне напомнили тогда эти колокольчики.

«Однозвучно звенит колокольчик»? Нет, не то.

«И колокольчик, дар Валдая»?

На Валдае Чижов работал в свое время начальником изыскательского отряда. Это было в 1961 году, они трассировали тогда обходную дорогу, точнее, спрямляли трассу Ленинград — Москва, выводя транспортный поток за пределы вдрызг разбитых проездов. Красивее тех мест представить себе было невозможно, запущеннее и захламленнее — тоже. Впечатление было такое, словно орды Чингисхана только позавчера покинули эти места, пощадив только магазин, торговавший спиртными напитками. Особенно пострадал Иверский монастырь на острове посреди озера, по которому дважды в день ходил маленький пароходик, собранный не позднее начала прошлого века, на заре пароходостроения, но здесь он был вполне на месте. Воинствующие безбожники приспособили бывшую обитель под пионерский лагерь, и дети воинствующих безбожников сделали то, чего не могло сделать время. Они разорили все, что можно было разорить, сожгли то, что могло сгореть, а в довершение всего отломали левую руку гипсовому пионеру, трубившему в горн посреди двора на невысоком постаменте; останки пионера были аккуратно выкрашены серебряной краской.

Вот только с водой пионеры ничего сделать не смогли. Вода в озере — по крайней мере в тысяча девятьсот шестьдесят первом году — была прозрачной и чистой.

Тогда я еще не имел никакого отношения к литературе: Совершенно неизвестно, имею ли сейчас, но тогда не имел точно. Только тогда я был по-настоящему счастлив, поскольку занимался тем делом, которое знал, любил и умел хорошо делать. Это были лучшие годы моей жизни. Только я не сознавал этого.

Впрочем, я многого не понимал. И тогда, и позже…

Это не поддается объяснению. Тот факт, что, не довольствуясь своей работой, Чижов вдруг начал писать. Он не имел никакого представления о писательском деле, не знал, что это значит. Теперь-то он имел об этом полное представление и мог бы дать желающим вступить на этот путь несколько дельных советов, вот только желающих получить эти советы он вокруг себя не видел. А ему в свое время никто из знающих людей не встретился. Вот он и сбился с дороги, свернул не туда, встал не на ту стезю, по которой и докатился…