Заколдованная усадьба

- И для чего же вы пришли с этим вторым распоряжением к Юлиушу? - вдруг спросил он мандатария, зорко глядя ему в глаза.

Гонголевский откинул голову и сделал удивленное лицо.

- Я хотел с ним посоветоваться,- сказал он.

- О чем посоветоваться?

Мандатарий поморщился и склонил голову набок.

- Я не знаю, как в таких случаях действовать… то есть как поступить… то есть каковы, собственно, политические взгляды пана Юлиуша, - бессвязно бормотал он.

Катилина вскинулся возмущенный.

- Вы что, пан Гонголевский, мерзавцем прикидываетесь или дурнем? - спросил он обычным своим вызывающим, жестким тоном.

- Ваша милость… - вскричал мандатарий, вскакивая со стула, словно его кипятком ошпарили.

Катилина даже не посмотрел иа него.

- Или вам недостаточно быть одним из этих двух и вы хотите быть обоими сразу?

- Но помилуйте!… - восклицал мандатарий, в душе которого боролись негодование и подлая покорность.

- Да ну вас ко всем чертям! - прервал его Катилина прежним тоном. - Какой же человек, если он не подлец и не дурак, нуждается в совете в подобных делах! Он поступает, как ему подсказывает совесть, и все.

Мандатарий сдвинул брови.

Хитрец сразу понял смысл грубых слов Катилины. Он подавил клокотавшую в нем злость и, кое-как принудив себя к льстивой улыбке, отвечал с плохо разыгранным спокойствием;

- Вы меня не поняли… Я хорошо знаю, что согласуется с совестью и честью… но у меня, собственно, иное было на уме.

- Да? Что же? - презрительно спросил Катилина.

Мандатарий быстро принял решение.

- Я только хотел этак деликатно дать понять на случай, если вам самому угрожает опасность…

Катилина громко рассмеялся.

- Ну, если в этом дело, возьмите да и напишите в своей реляции, мол, во всем доминиуме не знаю ни одного подозрительного человека, разве что Дамазия Чоргута, солдата, отчисленного из полка графа Гарманна.

Мандатарий молча поклонился.

- А теперь подождите,- продолжал Катилина,- я вам быстро набросаю ответ на первое распоряжение.

И, поспешно усевшись за письменный стол Юлиуша, он проворно начал что-то писать.

Мандатарий присматривался к нему сбоку и, с состраданием пожимая плечами, бормотал:

- Шалопай думает, это легкое дело - составить донесение в староство.

Как всякий мандатарий, он считал себя самой мудрой головой под солнцем и во всеуслышанье заявлял, что составить хорошее официальное письмо «это, уважаемые, не какие-то там стишки, роман или забавную историю сочинить».

Катилина в несколько минут окончил свое сочинение.

- Прочтите,- сказал он, подавая мандатарию еще непросохший лист.

Гонголевский начал читать и по мере того, как его глаза пробегали по строчкам, все росло его изумление.

«Чтоб его черти взяли! Этому шалопаю сам бог велел быть мандатарием. Фью, фью, какое донесение, его бы не постыдился хоть бы и высший окружной чиновник».

Высший окружной чиновник в воображении нашего мандатария обладал умственными способностями в наивысшей степени.

- Ну, на сегодня мы кончили! - сказал Катилина.

Мандатарий встал с поклоном.

Чоргут подошел и положил ему руку на плечо.

- Пан Гонголевский,- произнес он доверительно,- будемте друзьями. Прежде всего, однако, не забывайте, что теперь вместо Юлиуша действую я, а со мной дела вести потруднее, чем с моим, всегда погруженным в мечты приятелем. До свидания, пан Гонголевский, ваш покорный слуга. Еще раз повторяю,- будемте друзьями, и будем друг другу помогать, ибо если мы поссоримся, то, видит бог, одному из нас придется убраться.

Мандатарий лепетал что-то невразумительное, беспрерывно кланялся и вышел из комнаты, окончательно сбитый с толку.

- Ну и негодяй! Высшей марки! Опаснейшая личность! - ворчал он в другой комнате.- Я сразу сказал - с ним надо держать ухо востро!

Катилина тем временем снова развалился на кушетке и весело потирал руки.

- Сегодня я начал функционировать и чувствую, черт возьми, что действительно пригожусь Юлиушу.

- Можно? - раздался в эту минуту голос из соседней комнаты, и в дверях показались взъерошенные усы и красная рожа эконома Гиргилевича.

- Хо, хо,- проворчал Катилина,- вот и еще один на очереди. Прошу! - крикнул он громко.

Почтенный бучальский эконом несмело и неуклюже вошел в комнату и, разинув рот, окинул ее своим алчным взором. Увидя, какая перемена произошла во внешности недавнего оборванца, он еще шире разинул рот, вытаращил глаза и поклонился как можно ниже.

- Ах, пан Гиргилевич,- весело воскликнул Катилина, - приветствую вас, приветствую.

- Низко кланяюсь, пан управляющий, милостивец наш.

Инстинктом эконома Гиргилевич быстро нашел соответствующий титул для приятеля помещика.

- Я не застал ясновельможного пана,- проговорил он, помолчав.

Гиргилевич упорно величал Юлиуша ясновельможным паном, хотя тот всеми силами боролся против этого титула. «Было бы оскорбительно для меня,- говаривал старый эконом,- служить помещику, который не был бы ясновельможным».

- С чем вы пришли? - спросил Катилина.

- С еженедельным рапортом.

Катилина взял в руки поданную ему бумагу и, даже не поглядев, отложил в сторону.

Видя такой знак доверия, Гиргилевич прямо раздулся от важности.