Закон долга

В другой раз он брал напильник и, рассказывая, что он будет делать, вставлял в рот пленному деревянный распорный клин и методично точил зубы.

– А зубки-то у тебя не гнилые, – приговаривал палач, не слушая мычания Уильяма.

Воля сыщика, его чувства были смяты и разодраны в клочья. Он не ожидал, что так быстро сломается. К вечеру он взмолился:

– Хватит… Позовите Оробата и убейте меня.

– Утром, сударь, утром позовем. Сейчас уже все легли спать, – довольным голосом проговорил палач. – Недолго ты продержался, милок. Слабый. Никакого удовольствия от тебя нет. Эх, и слабая молодежь пошла! – огорченно вздохнул он. – Вот раньше, бывало, хлещешь мужика и ночь, и день, и три, а он молчит, не сознается, куда кошель дел. Вот люди были. Не люди – камни. До смерти его измордуешь, а он все врет, изворачивается. Мол, там зарыл или тому передал… Да-а… хорошие были времена… Не то что ныне. Сейчас и работы-то нормальной палачу нет. Ну, порадуй меня, я десять раз тебя, милок, кнутом хлестну, а ты молчи. Тогда, может, и бить перестану. И сильно бить не буду, так, для острастки только.

Палач поднял хлыст, щелкнул по воздуху, отчего Уильям вздрогнул всем телом. А палач следующим коротким взмахом нанес удар. Уильям сдержался, не застонал. Но на третьем ударе не выдержал и закричал:

– Бо-ольно! А-а-а!

Он кричал, а палач бил и осуждающе качал головой:

– Слабый ты, ох слабый. Бью-то слегка, не калеча. Чего орешь, мил-человек?

Избив Уильяма, палач ушел, но пришел его помощник. Молодой парнишка. Конопатый и курносый. Зло зыркнул на пленника и потер руки. Он бил его кулаками. Иногда сжимал руками чресла, и тогда глаза сыщика лезли на лоб, и он тонко визжал.

– Ты визжишь как поросенок, – глупо скалился парнишка и сжимал руку сильнее. Уильям шире открывал заплывшие в синяках глаза и кричал громче. А парень смеялся еще звонче и заразительнее. – Когда тебя посадят в камеру, я буду приходить к тебе ночью, и ты будешь услаждать меня как баба. Хочешь этого? Вижу, хочешь, даже визжишь как баба…

Муки были нескончаемые. Уильям немного отдыхал, и снова приходили его мучители. Голос сыщика сорвался. Он лишь хрипел и лил слезы. Он хотел умереть, но смерть на этот раз покинула подземелье, и здесь властвовала госпожа боль. Она приходила вместе с ненавистными плачами. Он устал. Устал испытывать боль, устал думать, устал от бесконечных мук. Он желал смерти. Быстрой и окончательной.

Утром пришел риньер Оробат. Участливо посмотрел на пленника:

– Мне сказали, вы готовы говорить. Давайте кратко и по существу.

Уильям попытался что-то сказать, но из горла вырвались лишь хриплые звуки.

Оробат скривился.

– Позовите ведунью, – распорядился он. Сам сел на стул и стал ждать. На привязанного к потолку сыщика он не обращал внимания. Сидел и, уставившись на свои руки, ногтем одной руки чистил грязь из-под ногтей другой.

Пришла вызванная старуха, глянула на пленника и сплюнула.

– Зачем звали, оглашенные? Кончайте его, и дело с концом.

– Нельзя, – спокойно отозвался Оробат. – Нужно, чтобы смог говорить.

– Всего лишь? – пренебрежительно произнесла ведьма.

– Да, всего лишь.

– На, дай ему выпить. – Старуха откуда-то из своего тряпья достала флакон с жидкостью, сунула его в руку Оробату и зашаркала по полу вон из пыточной.

Оробат отдал флакон палачу.

– Пусть выпьет, – распорядился он. Подождав, когда тот вольет содержимое в рот пленнику, вопросительно посмотрел на Уильяма.

Уильям почувствовал, как сухость отступает и он может говорить. Понимая, что совершает предательство, но не в силах больше страдать от пыток, он все же стал говорить:

– Свирт нанял меня следить за двумя южанами, парнем и девушкой, что хотели его отравить. Я выследил их, но они это сразу поняли и устроили мне ловушку. Я сумел уйти от них, но при этом ранил девушку. Они оба скрылись на городском кладбище в катакомбах под городом. Свирт об этом узнал и отправился за ними вместе со мной и двумя шуанями. Он был уверен, что схватит их живыми… Признаться, я не понимаю, на чем основывалась эта уверенность. Но… – Уильям откашлялся. – Дайте попить, в горле пересохло.

Оробат кивнул палачу. Тот из ведра набрал кружку и поднес к губам пленника. Уильям стал жадно пить и кривиться.

– Что, сударь, вода горька? – полюбопытствовал палач и убрал кружку.

– Нет, зубам больно… – глотая слюну, отозвался Уильям.

– Что дальше было? – поторопил его Оробат.