Внезапно я задумался, не был ли образ той лошади символическим. Быть может, мальчик просто хотел, чтобы я рисовал. Быть может, я все неправильно понял.
Мы с Тагом прошли через дверь в совершенно пустой дом. В нем не было ни мебели, ни посуды, ни ковров на полу. От моей прабабушки ничего не осталось, будто этот дом никогда ей и не принадлежал. В нем определенно даже не пахло ею. Внутри было пыльно и сыро, комнаты отчаянно нуждались в проветривании. Это была просто пустая коробка. Я замешкался на пороге, глядя на лестницу, затем прошелся вправо и влево, оценивая свои ощущения, пока, наконец, не перешел в обеденный зал и кухню, где не осталось ничего, кроме занавесок в красную полоску, висящих на окошке над раковиной. Занавески в гостиной тоже оставили. Они никому не были нужны. Но я догадывался, что дело скорее в том, что они затвердели от краски, а не в их устаревшем стиле.
Стены никто не закрасил.
Я неожиданно замер, и Таг врезался мне в спину. Он резко втянул воздух, а затем медленно выдохнул поток ругательств, которые даже я бы не решился использовать.
Я обнаружил бабушку где-то около 6:45. Я запомнил время лишь потому, что в ее прихожей стояли часы с птицей, которая пела каждый час и издавала трели каждые полчаса. Но каждые четверть часа птичка высовывала голову и громко щебетала, сообщая о прошедшем времени. Предупреждая, что час близится. В то утро я прошел в дом в полубессознательном состоянии, мечтая лечь в свою кровать и проспаться от страсти и любви, которые буквально липли к моей коже. И в этот момент птичка пронзительно защебетала, как бы спрашивая: «Где ты был?»
Я подскочил от неожиданности и посмеялся, а затем прошел в обеденный зал и позвал бабушку: «Пиби!»
– Пиби! – повторил я и услышал, как эхо моего крика раскатывается по пустому дому.
Я сделал это ненамеренно, и Таг протолкнулся мимо меня, подходя к стене, наполненной вихрями красок и вьющимися завитками. Мы будто катались на карусели посреди циркового шатра, и все вокруг были клоунами. Цвета, броские и помпезные, сливались друг с другом, одно лицо переходило в другое, как фотография машины в движении – все в расфокусе, перспектива искажена. Я нашел Пиби в 6:45 утра. Джорджия нашла меня в 11:30. Я рисовал почти пять часов и заполнил стены всем и ничем.
Часы отбили время, и птичка издала мелодичную трель; мои затекшие руки двигались вверх и вниз, завершая лицо, не имевшее ничего общего с тем, что я хотел увидеть. А затем в дом вошла Джорджия. Бедняжка.
– Это Молли, – выдавил Таг, прикоснувшись рукой к изображению сестры, оглядывавшейся через плечо, чтобы поманить меня за собой. Ее волосы, нарисованные золотой краской, растекались рекой и сливались с волосами других девушек, бегущих рядом с ней.
Я только кивнул в ответ. Я плохо помнил тот день, все было как тумане, подробности стерлись из моей памяти. Он был как сон, который я помнил лишь обрывками по пробуждению.
– Кто все эти люди? – прошептал Таг, проходя взглядом по размытым рисункам.
Я пожал плечами.
– Некоторых я знаю. Некоторых помню. Но большинство мне незнакомы.
– Тебе нравятся блондинки.
– Вообще нет, – я покачал головой.
Таг вскинул брови и многозначительно посмотрел на девушек вокруг Молли и на рисунок моей матери с корзиной младенцев.
Я просто покачал головой. Потусторонний мир не объяснить. Я просто рисовал, что видел.
– Мо?
– Да?
– Это чертовски стремно. Ты ведь это знаешь?
Я кивнул.
– В то время я этого не понимал. Я даже не видел саму картину. Я
Мы оба еще какое-то время рассматривали стены, пока мне это не осточертело.
– Как считаешь, сюда пойдет красный диван? – спросил я. – Поскольку я думаю прикупить именно его.
Таг издал громкий пораженный смешок, от которого задрожала паутина и испарилось затяжное ощущение ужаса в комнате. Затем покачал головой и посмотрел на меня как на безнадежного.
– Чувак, ты и вправду больной.
Я тоже посмеялся и толкнул его, нуждаясь хоть в каком-то контакте. Таг толкнул меня в ответ, и, споткнувшись, я схватился за него. Мы схлестнулись и пытались занять позицию получше, чтобы повалить другого на зад. В итоге мы врезались в стену и сорвали покрытые красками шторы, впуская тусклый луч света в разукрашенную комнату. Но избавиться придется не только от штор, но и от стены. Я не хотел спать в этом доме, пока он снова не побелеет.
Возле старого дома Кэтлин Райт стоял грузовик. В течение последних двух дней он постоянно то приезжал, то уезжал. Входная дверь была открыта нараспашку, в багажнике находилось несколько банок с краской, стремянки, защитная пленка и широкий ассортимент разных инструментов. Грузовик был черным и блестел как новенький. Когда я тайком заглянула в окно, словно любопытная маленькая провинциалка, коей и была, то увидела кремовые кожаные сиденья и ковбойскую шляпу на приборной доске. Грузовик был совсем не в стиле Моисея, и я знала, что он ни за что бы не надел эту шляпу.