Рядом стояла старуха, сгорбленная и седая. Чуть поодаль, шушукаясь, толпились крестьяне, но никто не решался подойти ближе.
— Я ищу семью Накори, — растерянно промямлил он.
Старуха заморгала выцветшими глазками.
— Но здесь таких нет, господин. И не было.
Геллер непонимающе посмотрел на нее.
— Разве это не Воронье Гнездо?
— Оно самое, господин. — Из толпы осторожно вышел косматый здоровяк. — Но Накори здесь не было, когда мы пришли.
— Пришли? — выдохнул Геллер. Перед глазами мутилось, но… как же? Где те, кто здесь жил?
И тут, поняв, что статный воин не собирается никого убивать, крестьяне загалдели наперебой, добродушно желая помочь.
— Лет восемь назад…
— Мор…
— Много полегло, кто выжил, а кто пришел…
Геллер закрыл глаза. Вот оно как… Хаттар распорядился их жизнями…
Преодолевая внезапно навалившуюся слабость, он забрался в седло и пришпорил коня. Дышать было трудно, воздух словно загустел, превратился в вязкий студень. Небо стало блекло-серого цвета, мир дрожал, то и дело, подергиваясь мелкой рябью, и только холодный ветер, бьющий в лицо, удерживал на зыбкой кромке сознания.
Но самым страшным оказалось то, что
— Командор! Командор! Гонец от его Императорского Величества!
Геллер вздрогнул, заморгал. Лица давно ушедших в Сады Небесные людей все еще стояли перед глазами. Отец, мать и маленькая сестренка. Все, что осталось от них, — только воспоминания…
Степь заканчивалась. Впереди замаячила темная полоска леса — не Дэйлорон, но преддверие его. Еще два дня пути, и они займут исходную позицию, намеченную она последнем Совете в Алларене.
— Давайте его сюда, — пробормотал он.
Отхлебнул теплой, с железным привкусом, воды из фляжки. Сопровождаемые эскортом из писцов, оруженосцев и личной охраны, подскакали оба генерала — Гассет Райк и Клейв Дисотто, с физиономиями кислыми, словно объелись лимонов. Все никак не могли привыкнуть, что Император поставил над ними молокососа.
Гонец едва протиснулся к Геллеру — невысокий, коренастый бахтерец покрыт толстым слоем пыли. Упал на одно колено и протянул свиток, перетянутый пунцовой лентой с печатью Императора — поднявшимся на задние лапы песчаным львом с разверстой пастью.
— Мой командор.
На его обветренном загорелом лице весело блестели ярко-голубые глаза, в пышных усах пряталась лукавая улыбка. И Геллер улыбнулся в ответ. Потому что давным-давно знал этого воина…
Когда боль от потери родных была еще слишком сильной, Геллер возжигал курильницы в Храме Хаттара. Часами, точно помешанный, стоял и смотрел, как в золотых лучах солнца, прорезавших прохладный мрак, тает легкий пахучий дым. И думал, что в это время
«Тогда почему ты так редко сюда приходишь?» — удивился Геллер.
Саэрм пожал плечами.
«Это всего лишь дым. А моя Канна всегда со мной, в моем сердце».
Это звучало почти как святотатство, особенно в Храме Хаттара. Но Геллер поверил, а Император заполучил обратно свою тень, Саэрм же… Просто остался хорошим приятелем.
Не медля более, Геллер ловко спрыгнул на землю.
— Саэрм! Хаттар Всемогущий, вот уж кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя. Поднимись, друг мой.
Лица генералов сморщились еще больше. Куда ж это годится — командор обращается с гонцом как с приятелем?!!
Поспешно срезав печать, Геллер развернул новенький пергамент, пробежал глазами и, не говоря ни слова, протянул его генералам. Уже верхом на коне, коротко кивнув гонцу, обронил:
— Поезжай за мной, Саэрм.
И, уже громче, чтобы перекричать гул, ржание и бряцание металла, рявкнул:
— Дайте гонцу свежего коня!
Краем глаза Геллер заметил, как недоуменно крутят пергамент генералы, и не сдержал улыбки: в послании не было ничего, кроме пожелания удачного сражения.
Подвели оседланного жеребца; гонец, крякнув, лихо взлетел в седло, и они двинулись дальше. Отъехав чуть в сторону от обескураженных генералов, зудящей, как мухи, толпы их слуг и прихлебателей, Геллер натянул поводья и обернулся к Саэрму.
— Что приказал передать Император? Теперь можешь говорить все, как есть…
— Командор мудр, — сквозь усы улыбнулся Саэрм, — Император на самом деле велел заучить подробности и сообщить их лично тебе. Этим дутым индюкам, генералам, не следует знать слишком много. А я поклялся на алтаре Хаттара, что скорее умру, чем выдам тайны Императора.