Закон сильной женщины

Сашу мутило от мерзкого шепота, от перспективы жрать собственное дерьмо, он трясся всем телом и бормотал что-то умоляющее. И еще просил отпустить. Часто просил. В последнее время все чаще и чаще. Потому что силы духа его иссякали. И физически он ослаб. Сидеть и лежать с заведенными назад руками было жутко неудобно. И еще эта чертова шерстяная шапка! Он раздирал лоб и щеки, пытаясь почесать их о бетонный пол. А потом долго чувствовал вкус крови во рту. До тех пор, пока его тюремщик снова не приносил ему миску с каким-то питательным пойлом.

Он услышал звук поворачиваемого ключа в замке, когда уже пытался отключиться. То есть уснуть, если болезненные провалы его сознания можно было назвать сном. Дверь открылась, пуская в темный подвал луч света. Он чувствовал его кожей. Чувствовал даже сквозь плотную шерсть шапки. Свет! Ему так не хватало его все это время.

— Как ты тут, дружище? — со странным сочувствием прошептал его тюремщик, присаживаясь перед своим пленником на корточках. — Держишься?

— Что тебе надо? Что тебе от меня надо? Если все это из-за Ольги, то, умоляю, прости! Я никогда больше… Клянусь, никогда не стану посягать на чужую женщину!!!

— И это правильно, — послышался странный тихий смех. И чужая рука неожиданно потрепала его по ноющему плечу. — Чужое брать нельзя, Саша!

В этом жесте ему неожиданно почудилось нечто дружеское. Нечто ободряющее, и, встав на колени, он принялся скулить:

— Отпусти меня, а! Отпусти меня, пожалуйста! Я никогда больше не сделаю ничего дурного! Я прошу тебя, отпусти меня!

— Почему, Саша?

— Что?!

— Почему я должен тебя отпустить?

Неподдельный интерес в шелестящем шепоте навел его на мысли, что тюремщик обдумывает принятие какого-то решения. Возможно, он для чего-то созрел. И теперь все зависит только от него самого: будет он жить дальше нормальной жизнью или сгниет в этом вонючем подвале.

— Почему я должен тебя отпустить, Саша? — снова прошептал его тюремщик. — Ответишь правильно — будешь жить. Нет — сдохнешь тут. Я не говорил тебе, что устал от тебя? Нет? Так вот, я устал от тебя, Саша. Ты мне надоел. Так почему, Саша, я должен тебя отпустить? Ну! На раз, два, три, поехали?

И он начал отсчет.

— Раз… — нараспев прошелестело под сводами подвала. — Два…

Он должен сказать то, что думает, что чувствует! Он должен сказать правду! Не пытаться угодить, а правду, только правду. Потому что он не знал, как и чем сможет угодить этому уроду.

— Три! — пропел гадкий человек над самым его ухом. — Твое время, Саша…

— Я раскаиваюсь, черт, черт, черт! — заорал он так сильно, насколько позволяло ему его изможденное тело. И расплакался. — Я раскаиваюсь, что сделал! Ни одна чертова баба не стоит того, чтобы ради нее сдохнуть тут! Ни одна! Все твари! Безмозглые, вонючие твари! Я раскаиваюсь, че-еерт…

Он стоял на коленях, наклонив тело вперед. Руки далеко заведены за спину, прикованы к трубе. Голова в шерстяном панцире низко опущена. Рыдания сотрясали его тело. Он понимал, что время его истекло. Что все, все, все! Его, возможно, больше не будет! И никто никогда не узнает, какой грязной, какой унизительной смертью он умер. Он — красавчик Сашка Богданов, баловень судьбы, любимец женщин — подох в куче собственных испражнений, умоляя и унижаясь, плача и давясь соплями.

— Я раскаиваюсь, — закончил он сипло.

И внезапно перестал плакать. Было очень тихо. Он не понял, не заметил, ушел ли его мучитель или по-прежнему здесь? И затих.

Нет, он был здесь. Легкое движение воздуха коснулось его растрескавшихся губ. Он приблизился к нему. И неожиданно стащил с его головы шерстяную шапку.

— Господи! Как хорошо… — не сдержавшись, пробормотал Саша, пытаясь рассмотреть хоть что-то.

Но он не ошибся прежде, думая, что в подвале нет света. Его не было. И даже силуэт человека, сидевшего перед ним на корточках, не угадывался. Как же он его видит, подумал Саша? Прибор ночного видения? Тогда это точно Олег. Тот был повернут на всяких подобных штуках. Состоял в команде пейнтболистов, и участники этой команды часто использовали подобные вещи в своих игрищах.

— Ты молодец, Саша, — вдруг похвалил его человек, сидевший перед ним на корточках. — Ты все правильно ответил. Честно! И я отпущу тебя.

— Правда? Спасибо! Спасибо тебе! Спасибо!

Он поймал себя на мысли, что если бы не связанные руки, он бы упал ниц и принялся целовать башмаки своего тюремщика. Принялся бы лизать их, возносить мучителя в молитвах. От подаренной надежды на спасение у него кружилась голова. Ему легко дышалось даже этим смрадным воздухом. Он не знал, сможет ли сделать хотя бы шаг, когда его освободят от кандалов, слишком долго он просидел на привязи. Но точно знал, что, если не сможет идти, поползет, станет рвать когтями землю, лишь бы выжить! Лишь бы этот кошмар закончился.

— Я отпущу тебя, Саша. Но не сразу, — отрезвил его чужой шепот.

— А когда, когда?! Я хочу туда, на волю! — заканючил он противным самому себе голосом. — Пожалуйста!

— Выйдешь ты на волю, Саша, не волнуйся. Но после того, как сделаешь для меня кое-что.

— Что? Я готов!

— На все готов ради свободы?

— Да, да. Конечно!