Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Выше по течению Оби, уже возле Нарыма, пароход причалил, чтобы запастись дровами. К пароходу подплыла большая лодка, несколько остяков на этой лодке предлагали стерлядей в обмен на табак. Табака у Шелгунова не было, оставались еще припасенные сигары. Остяк посмотрел на сигары, сказал: «Это курит богатый» - и не взял. Но согласился обменять стерлядей на хлеб.

Томск показался из-за лесистого холма огромным собором, пароход медленно подошел к пристани.

Почти два месяца понадобилось для того, чтобы добраться от Петербурга до Томска, а впереди еще предстоял месяц пути, если не больше.

Задержались в Томске на два дня: надо было помыться в бане, да Фене перестирать белье.

Наняли на почтовой станции ямщика с лошадьми, сели в тарантас и поехали дальше по единственной большой дороге через тайгу. Здесь на протяжении многих верст дорога была выложена щебнем и галькой. Лишь местами хрустел под колесами не щебень, а вязкий песок. Но все же никакого сравнения с той дорогой, что выматывает душу проезжающим от Перми до Тюмени.

Деревни по дороге попадались и сравнительно зажиточные - в них жили староверы, и совсем нищие - и них бедствовали сосланные на поселение. Избы староверов, сложенные из могучих бревен, резко отличались от жалких избушек поселенцев. В окошках у поселенцев были вставлены вместо стекол бычьи пузыри или промасленная бумага, а многие избы вообще пустовали, стояли вымершие, без окон и дверей, с покосившимся крыльцом. Ямщик рассказывал, что поселенцы разбегаются, уходят на золотые прииски, где заработать и прокормиться легче, нежели в деревне на пашне, в суровом сибирском климате...

Еще одна могучая река встретилась на пути - Енисей. Возле Красноярска переправлялись через Енисей на пароме.

Нередко случалось, тарантас Шелгунова обгонял пешие партии каторжных - усталью люди брели вереницей, звеня кандалами; лошади стражников шли неспешным шагом. Шелгунов хмурился и мрачнел, видя понурые лица закованных н кандалы, и пытался разгадать: кто эти люди? за что их осудили? какая жизнь у них за плечами? и что их ждет?

Навстречу пылили по дороге купеческие обозы, они везли пушнину, везли из дальней пограничной Кяхты китайский чай. Обозы шли под охраной - сопровождали их вооруженные верховые казаки.

И почти каждый день на пути через тайгу Шелгунов видел бродяг, беглых с каторги или из мест ссылки, все они брели в одном направлении - на запад, шли по двое, по трое, иногда и большими группами, одетые в лохмотья бурого, земляного цвета. Часто поблизости от дороги, на лесных опушках, можно было приметить дым костра. Костер на привале нужен был не только для того, чтобы приготовить пищу, вскипятить воду в закопченном котелке или просто чтобы согреться, - дымом спасались от мошкары и прочего гнуса. Лица у бродяг были темные, загорелые, бороды - взлохмаченные или свалявшиеся как войлок.

- Чем же они живут? - спросил у ямщика Шелгунов.

- Чем? Бродяга ест прошенное, носит брошенное.

Ямщик рассказал: местные крестьяне прибивают с наружной стороны избы, под навесом, особую полочку, на нее выставляют молоко и хлеб - именно для бродяг. Не отказывают им и в ночлеге, хотя пускают, как правило, не в избу, а в сарай. Бродяги не «шалят», но мужики их побаиваются. Знают: если бродягу не приветить, он может и отомстить - поджечь избу.

И никто тут бродяг не ловит, в сибирской тайге с этим никакой полиции не справиться. Вот если кто из них, с узелком за плечами, доберется пешком до Урала, там уже должен будет глядеть в оба, чтобы не схватила его полиция. И ведь многих ловят и возвращают в Сибирь, и нещадно бьют плетьми...

Июль в Восточной Сибири оказался жарким. Жарко было в Иркутске, а в гостинице «Амур», где они остановились, стояла еще нестерпимая духота.

Тут Шелгунов узнал, что в Иркутске есть частная библиотека местного купца Шестунова, открытая для посетителей. За умеренную плату в библиотеке выдаются книги, а в читальном зале можно почитать газеты - не только «Иркутские губернские ведомости», но и «Санкт-Петербургские ведомости».

Библиотека открывалась в девять часов утра. Почти во всякое время, до девяти вечера, тут можно было застать читателей. Петербургские газеты двухмесячной давности воспринимались в Иркутске как свежие. Когда Шелгунов пришел сюда в первый раз, ему не терпелось узнать, что нового в Петербурге?

Вот первая - и такая скверная! - газетная новость: «Современник» и «Русское слово» приостановлены властями на восемь месяцев - за так называемое вредное направление. А дальше - разрешат ли им существовать? Ведь их могут и совсем запретить, а именно в эти журналы он собирался писать статьи, когда остановится в Забайкалье, в Нерчинском округе. Куда же написанное посылать теперь?