Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Когда пароход причалил, Шелгуновы быстро сошли на берег. Людмила Петровна по петербургской привычке захватила с собой зонтик, и на берегу мужики и бабы смотрели на раскрытый зонтик с недоумением. Шелгунов спросил, как пройти к полицейскому управлению,- ему показали.

Он застал полицмейстера у себя. Представился как отставной полковник лесного ведомства, путешествующий по Сибири с целью написать, о ней ученые статьи. Поэтому он просит разрешении осмотреть тобольский острог. Полицмейстер разрешил, по при этом заметил, что посещающих острог он обязан сопровождать. Отказаться от сопровождения было невозможно, отправились вместе.

В ограде острога, за частоколом, увидели деревянное строение, как бы флигель, именовалось оно «дворянской половиной». В одной из камер «дворянской половины» был заперт новоприбывший Обручев. Они смогли увидеть его здесь. Он был раскопан, кандалы его брошены на пол, под койку. В зарешеченное окошко под потолком светило солнце, отражаясь па беленой стене. На столике Шелгунов увидел раскрытую книгу в красном переплете - Обручев читал по-английски Шекспира. Три тома сочинений Шекспира были прощальным подарком Чернышевского, этот подарок Обручев увез с собой на каторгу.

Когда Николай Васильевич и Людмила Петровна вошли в тесную камеру, полицмейстер вынужден был остаться в коридоре, у двери,- вчетвером в камере было бы слишком тесно, не повернуться. Шелгунов - так, чтобы не видел полицмейстер,- приветственно улыбнулся Обручеву, задал ему несколько общих вопросов как незнакомцу, положил несколько ассигнаций в раскрытую книгу, захлопнул ее, взглядом просил не возражать и сказал вполголоса: «Когда-нибудь отдадите...» Ободрил его, как умел, и только присутствие полицмейстера за спиной не позволило Шелгунову обнять молодого человека на прощанье.

Когда вернулись на пароход, Людмила Петровна спохватилась: она забыла в полицейском управлении зонтик. Николай Васильевич усмехнулся и сказал ей, что расстраиваться не стоит: бог с ним, с зонтиком.

За Тобольском берега Иртыша казались еще более унылыми, особенно - болотистый левый берег. Наконец пароход вошел в Обь.

Обь разлилась широко; здесь, говорили, полая вода, бывает, держится до конца июля. Пароход шел медленно, с трудом одолевая течение огромной реки. Небо хмурилось. На горизонте, справа и слева, нескончаемой темной полосой тянулись леса. И на десятки верст - никаких признаков жилья, лишь изредка можно было приметить серые дощатые крыши и верхние венцы изб, затопленных водой. Но ни единого жителя, ни единого рыбака на лодке...

И так день за днем. Запасы провизии таяли, негде было достать молока для ребенка, и IIIелгунов уже мысленно корил себя за то, что поехал в Сибирь не один, а с Людмилой Петровной, да еще с Мишей и Феней. В какую проклятую дыру он их везет? Что ждет этих женщин и малого ребенка там, на дальнем краю Сибири?

Первой пристанью после нескольких дней пути вверх по Оби должен был стать город Сургут, и Шелгунов ждал его с нетерпением. Но вот показался на высоком берегу, окруженный с трех сторон лесом, этот Сургут - убогая деревушка, город лишь по названию. Причалили, бросили сходни. И, едва Шелгунов сошел на берег, напали на него комары - от них не было спасения. Обойдя одну за другой нищие сургутские избы, он вернулся на пароход с пустыми руками: в Сургуте ничего нельзя было купить, кроме водки.

На палубе парохода, когда плыли, комаров не было - то ли их сдувал ветер, то ли не долетали они до середины реки.

До следующей пристани еще сотня верст, и тут тоже ничего нельзя было купить, еще полтораста верст - крохотное село Александрово. Плотно застегнувшись и надвинув фуражку поглубже от комаров, Шелгунов кинулся по избам - не продадут ли чего, но жители отвечали, что сами уже десять дней сидят без хлеба и питаются чаем с солью. Только в избе священника, и то лишь после уговоров, продали кувшин молока и десяток яиц. Шелгунов спросил священника, в чем, по его мнению, причина ужасающей нищеты местных жителей. Тот сокрушенно вздохнул и сказал, что за пушнину и рыбу приезжие скупщики платят мало, а муку и прочую провизию продают втридорога, вот жители и не могут свести концы с концами. К тому же половина этих несчастных заражена сифилисом.

И люди живут, терпят...

Матросы на пароходе говорили Шелгунову, что, может быть, удастся купить рыбу у коренных жителей, остяков. Но до самого Александрова их почти не видели. Иногда они подплывали, по нескольку человек в лодке, но вовсе не для того, чтобы предложить рыбу. Они просили милостыню. При этом старательно крестились, чтобы показать, что они крещеные. А может быть, потому, что, когда забывали креститься, им не подавали вообще?

На краю села Александрова Шелгунов увидел несколько юрт - жалкие жилища из жердей, составленных конусом и прикрытых берестой. Над каждым конусом вился дымок костра, разложенного внутри юрты, из юрт выглядывали старики и дети, одетые в лохмотья. По-русски они не понимали, так что поговорить с ними не удалось.