Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Обязательное присутствие жандарма на этих свиданиях мешало говорить со всей откровенностью. Рассказать о допросах, о следствии Шелгунов не мог.

Людмила Петровна говорила, что переживания последнего времени лишили ее душевного равновесия. Теперь она мечтает уехать за границу. Надеется получить разрешение - по состоянию здоровья. Она словно бы уже страшилась оставаться в России, хотя, казалось бы, ничего не грозило ни ей, ни маленькому Мише. А за границей - разве кто-нибудь там ее ждет?

Николай Васильевич ни на чем не настаивал. В конце концов, Людмила Петровна лишь формально его жена и Миша не его сын, так что нет у него права указывать ей, как следует поступить.

Иногда навещал арестантов Алексеевского равелина священник, заходил он и в камеру Шелгунова. Священник держал себя ненавязчиво, и Шелгунов ничего не имел против посещений этого единственно возможного тут собеседника. От него узнал с удивлением, что в крепости, только не в Алексеевском равелине, а в Невской куртине, сидит Дмитрий Иванович Писарев. Этого молодого критика Шелгунов видел раза три у Благосветлова, в редакции «Русского слова», - о Писареве с первых его шагов на литературном поприще говорили как о человеке даровитом и многообещающем. В чем его теперь обвиняли, священник не пиал или не хотел говорить. Рассказывал сокрушенно, что в камере Писарев пребывает постоянно в возбужденном состоянии, в священнике видит, должно быть, шпиона, однажды выгнал его из камеры и вослед ему швырнул в коридор книгу, которую держал в руках. Несмотря на это, священник отзывался о Писареве с сочувствием.

Как-то возвращаясь по коридору с прогулки, Шелгунов услышал в одной из камер глухой и мерный стук.

- Что это такое? - спросил он караульного, который его сопровождал.

- Это Серно-Соловьевич играет мячиком.

Шелгунов знал, что младший Серно-Соловьевич, Александр, весной прошлого года уехал за границу. Значит, арестован и заточен в равелине Николай...

В другой раз Щелгунов шел под стражей на свидание с женой, и, когда он повернул из одного коридора в другой, навстречу показался Николай Серно-Соловьевич, он тоже шел под стражей. Шел в арестантском халате, возвращался с прогулки в камеру. Взгляды их встретились, они приветствовали друг друга молча, глазами, и уступили друг другу дорогу, чуть посторонившись.

Больше они не виделись...

Однажды утром, было это в августе, снова привезли Шелгунова в Ордонансгауз. Там, в первом зале, уже ожидал вызова на допрос другой арестант, незнакомый молодой офицер. Увидел Шелгунова, прибывшего под стражей, быстро к нему приблизился и сказал:

- Чернышевский сидит в одиннадцатом номере.

Вот, значит, где он... Почти рядом, под одной крышей... А приведется ли с ним встретиться, хотя бы в коридоре равелина, - бог весть.

Сегодня Шелгунова привезли в Ордонансгауз, как выяснилось, для очной ставки с Костомаровым. Их поставили по разным концам длинного стола. Костомарова не сразу можно было узнать: он оброс бородой и выглядел совсем затравленным. Избегал встречаться глазами с Шелгуновым и угрюмо глядел вниз. Ему предъявили воззвание «Русским солдатам» и предложили подтвердить то, что он показывал на следствии раньше.

- Это воззвание - то самое, которое писал при мне полковник Шелгунов, - сдавленным голосом проговорил Костомаров. - Шелгунов переоделся в серый армяк в своем кабинете. Вышел из дому так, что, кроме меня и Михайлова, его никто не мог заметить, - по черной лестнице. Прислуга же была, вероятно, отослана в задние комнаты. Так делалось всегда, когда мы собирались читать что-нибудь запрещенное или о чем-нибудь совещались...

- Раньше господин Костомаров заявлял, что я переодевался в солдатскую шинель, - заметил Шелгунов,- он не говорил, что я переодевался в армяк.

Костомаров уже почти яростно повторил, что теперь он отчетливо припоминает: не в шинель, а в армяк.

В ответ Шелгунов холодно предложил ему рассказать, в какие казармы он будто бы носил воззвание и в какой харчевне беседовал с солдатами.

Костомаров, странно озлобляясь, заявил, что не помнит, в какие именно казармы ходил Шелгунов, а харчевня эта - у Синего моста, он только не помнит, на какой именно улице.

Шелгунов иронически заметил, что у Синего моста, как всем известно, находятся Мариинский дворец и министерство государственных имуществ, а харчевню там трудно найти.

Да, если бы Костомаров не выдумывал несообразности и говорил только то, что действительно знал, его обвинения было бы труднее отрицать...