Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

«Каждому человеку хочется жить и жить скорее и увидеть скорее осуществление своих личных желаний, - написал Шелгунов в очередной статье для «Дела».- Ошибка людей шестидесятых годов была только ошибкой поспешности... К поспешности присоединилось и преувеличенное воззрение на свои силы». Он имел в виду тех, кто мечтал совершить революцию в России уже тогда, в шестидесятых годах. В том числе, разумеется, и себя. Они бы все преобразили, если бы только смогли! «Если бы весь мировой порядок зависел от вас, то, конечно, все эти перемены вы бы сделали за один день, потому что зачем же хорошее откладывать в долгий ящик?»

В конце 1876 года с него наконец-то был снят надзор полиции.

Летом следующего года ему разрешили проживать в Петербурге и Москве. Дождался! Казалось бы, чего откладывать, надо переезжать в Петербург! А он не спешил. Он понял, что для него действительно необходимо одно: не чувствовать себя на привязи, на цепи, сознавать, что можешь приехать в Петербург когда угодно.

В Новгороде у него появились близкие друзья: председатель земской управы Александр Николаевич Попов и его жена Ольга Николаевна. Попов представлялся очень трезво мыслящим человеком, а жена его живо интересовалась новейшей литературой вообще и тем, что пишет Шелгунов в частности. Поповы предложили ему поселиться в их доме, и он охотно это предложение принял.

Уже можно было доехать от Новгорода до Петербурга по железной дороге: ветка от станции Чудово Николаевской дороги до Новгорода была построена пять лет назад. Теперь Шелгунов довольно часто бывал в Петербурге наездом, узнавал новости у Благосветлова и Людмилы Петровны.

Людмила Петровна рассказала, что в Торопецком уезде власти дознались, о чем беседуют с крестьянами Николай Богданович и другие молодые люди, работающие в его кузнице. Дознались - и к весне 1877 года распорядились кузницу закрыть. Причем Богдановича обязали подпиской не собирать у себя работников «из образованного класса». Всем, кто работал в его кузнице, пришлось покинуть Торопецкий уезд. Теперь они собираются куда-то на Волгу...

Да, нелегко давалось молодым революционерам хождение в народ. Надолго ли хватит у них выдержки? Мысли об этом по оставляли Шелгунова, когда он возвращался в Новгород и многие новости мог узнавать уже только из писем и газет.

Как и все, он был поражен известием, что 2 апреля 1879 года произошло покушение на цареубийство. Уже второе в Петербурге - через тринадцать лет после первого. Во время утренней прогулки царя, поблизости от Зимнего дворца... Стрелявшего схватили. Почти сразу стало известно - об этом сообщили газеты, - что зовут его Александром Соловьевым, от роду ему тридцать три года, это бывший школьный учитель из города Торопца Псковской губернии. Тот самый учитель, о котором Шелгунову рассказывали Коля и Людмила Петровна...

Позднее, при встрече с Людмилой Петровной в Петербурге, он смог узнать от нее все, что она знала об Александре Соловьеве и вообще о том, что произошло.

Познакомилась она с Соловьевым в Воронине, в усадьбе Богдановича, куда она приезжала летом с детьми. Это был неразговорчивый человек, он редко улыбался, говорил отрывисто и глухо, прокуренным голосом. Бледное лицо его не поддавалось загару. По натуре аскет, в личной жизни он был несчастен, глубоко несчастен... После того как кузницу в Воронине пришлось закрыть, все, кто в ней работал, и Соловьев в их числе, уехали на Волгу, в Саратовскую и Самарскую губернии. Но и там хождение в народ не оправдало их надежд.

Осенью 1877 года Богдановичи приехали в Петербург, подыскали себе жилье по соседству с Людмилой Петровной, на Английском проспекте. Прожили там до весны, а затем сняли себе квартирку на окраинной Выборгской стороне, на Симбирской улице, рядом с Новым Арсеналом, так как Богданович поступил токарем на Новый Арсенал. Он считал, что ему, революционеру, не пристало жить на доход от имения, зарабатывать на хлеб насущный он должен своими руками. Ну и, возможно, он рассчитывал доставать на Новом Арсенале оружие для своих товарищей. Они уже понимали: без оружия не обойтись. По рассказам Николая Богдановича, Соловьев пришел к убеждению: при существующих обстоятельствах пропаганда в деревне ничего не дает.

В селах Саратовской губернии Соловьеву и Юрию Богдановичу удалось устроиться волостными писарями. Но однажды поздней осенью 1878 года Соловьев узнал, что кто-то донес на него как на смутьяна, и во избежание ареста он вынужден был скрыться - ночью покинул село. Провел в стоге сена остаток ночи, на рассвете отправился пешком в Саратов... Из Саратова уже зимой приехал в Петербург.

Теперь он в кругу товарищей говорил «Надо добыть народу гражданские права, дать ему свободно вздохнуть от гнета, страха перед начальством, который его задушил совсем. Надо ослабить престиж власти, терроризировать ее, заставить идти на уступки...»