Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Январь, февраль и март нынешнего года Соловьев прожил в Петербурге и довольно часто - раз или два в неделю - бывал у Богдановичей на Выборгской стороне. Там же, с Богдановичами - с дочерью, зятем и внучатами - в эти месяцы жила Евгения Егоровна. И уже с ее слов узнавала о Соловьеве Людмила Петровна.

Однажды в конце марта Соловьев пришел к Богдановичам и своим видом крайне удивил Евгению Егоровну. Прежде он одевался весьма небрежно, в Воронине чаще всего носил белесую, выцветшую косоворотку навыпуск, на нем она сидела мешком. А тут он появился в новом темно-синем ратиновом пальто, в прихожей стянул черные лайковые перчатки, скинул пальто и оказался в темно-коричневом, почти черном касторовом сюртуке, темно-сером жилете и таких же брюках, в белой крахмаленой сорочке и черном шелковом галстуке - он был элегантен, чего с ним прежде не бывало. Что-то побудило его вспомнить о своей внешности...

Это было в страстную пятницу, а в субботу, 31 марта, он пришел снова. Явился поздно вечером, когда Евгения Егоровна уже легла спать, сперва уложив детей, семилетнюю Надю и совсем маленького, еще грудного, Юру. Соловьев ночевал в одной комнате с Николаем Николаевичем и Марией Петровной, утром они втроем пили кофе. Когда Соловьев собрался уходить, Евгения Егоровна сидела в детской и что-то шила, он увидел ее в полуотворенную дверь, вошел, подал ей руку и так странно сказал: «Прощайте, уж больше мы с вами не увидимся». Она взглянула с удивлением, он отвел глаза. «Я еду в Москву»,- добавил он, и Евгения Егоровна не стала его расспрашивать, ей было безразлично, куда он поедет. Соловьев ушел. Потом пришли в гости Миша и Коля Шелгуновы - поздравили с праздником пасхи. И провели в гостях у Богдановичей целый день.

Вечером неожиданно явился к Николаю Богдановичу его брат Юрий. Пришел вместе с другом своим Иванчиным-Писаревым, тоже участником хождения в народ. Они только что приехали в Петербург из Саратовской губернии. Остались переночевать и рано утром ушли.

Чудная солнечная погода была на второй день пасхи. 2 апреля. Утром Евгения Егоровна взяла извозчика и поехала на Офицерскую к Людмиле Петровне. Мария Петровна и Николай Николаевич собирались к Людмиле Петровне позднее, к ободу. Приехали часам к трем и привезли ошеломляющее известие: сегодня утром Александр Соловьев стрелял в царя. Пять раз из револьвера - и все мимо. Когда выстрелил в первый раз, расстояние между ними было всего пять или шесть шагов, и этот промах оказался решающим. Соловьев продолжал стрелять, но царь уже бежал от него прочь, бежал зигзагами, попасть в него было уже трудно, и Соловьев стрелял как-то неуверенно - может быть, потому, что вообще тяжко стрелять в спину, хотя бы и в спину того, кого намерен убить...

Богдановичи были страшно взволнованы происшедшим, ни о чем другом говорить не могли. Кажется, они заранее знали, что Соловьев готовит покушение... Но старались не подавать виду, что знают. А Евгения Егоровна не подозревала ничего. Был уже поздний час, когда они вместе ушли от Людмилы Петровны.

На другой день она с ужасом узнала от матери, что в четыре часа утра в квартиру на Симбирской нагрянули жандармы и арестовали мужа и жену Богдановичей

Во вторник 3 апреля, на другой день после покушения на цареубийство, в Зимний дворец явилась группа сенаторов, дабы выразить государю императору поздравление по случаю спасения его драгоценной жизни. Император поблагодарил. И сказал нервно: «Вы знаете, что положение дел серьезно. Необходимо будет принять для общего блага чрезвычайные меры, направленные к искоренению зла».

В среду 4 апреля в Зимний дворец прибыли в полном составе гласные петербургской городской думы. Император вышел в Белый зал, где его ожидали, и выслушал речь городского головы, который с пафосом говорил о том, как они все рады его спасению. Гласные закричали «ура». Император поднял руку - все смолкли. Он сказал: «Благодарю вас, господа, за чувства, выраженные за вас вашим головою. Я в них никогда не сомневался. Обращаюсь к вам, господа: многие из вас - домовладельцы. Нужно, чтобы домовладельцы смотрели за своими дворниками и жильцами. Вы обязаны помогать полиции и не держать подозрительных людей. Нельзя относиться к этому спустя рукава. Скоро честному человеку нельзя будет показаться на улице... Хорошо - меня бог спас»

В тот же день издатели и редакторы петербургских журналов и газет были вызваны к новому министру внутренних дел Макову. К одиннадцати часам утра все они, около двадцати человек, прибыли на квартиру министра на Большой Морской. Явился редактор «Отечественных записок», всеми уважаемый писатель Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, явились Благосветлов и Гайдебуров. Собравшимся пришлось дожидаться в прихожей, пека их позовут.