Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Но действительно бесцеремонным оказался отклик на смерть Благосветлова на страницах «Недели». «Я его знал когда-то лично, - писал Гайдебуров, давая понять, что давно с покойным раззнакомился, - и мне хотелось бы сказать о нем несколько слов, но решительно не могу придумать, что бы такое сказать. Человек он был, бесспорно, умный и способный, целых двадцать пять лет (если не все тридцать) участвовал в литературе, издавал журналы, имевшие успех и даже одно время большое влияние, работал усердно и неутомимо - но, в конце концов, я не могу решить, понесла ли в нем литература хоть какую-нибудь утрату. Всю жизнь он стоял как-то особняком ото всех, и, несмотря на то, что жил всегда в Петербурге, его никто нигде не встречал и не видел, точно его здесь и не было. Он считался «красным» и опасным, слыл за человека последовательного и верного своим убеждениям, но я не знаю, какие были у него убеждения, да и были ли вообще какие-нибудь».

Видно, не смог Гайдебуров подняться над давней личной обидой, не удержался, чтобы не поквитаться с покойным вот таким неблаговидным способом. Но ведь если ты не знал, какие убеждения были у Благосветлова, это же не дает еще права усомниться, «были ли вообще какие-нибудь». Да еще высказать такое на страницах газеты...

Сотрудники Благосветлова по редакции «Дела» знали, как он был непримирим и упорен в своем противодействии самодержавной власти. Вспоминалось, как он в редакции твердил: «Предпочитаю умереть, чем замирать, как сурок».

Хоронили его на Волновом кладбище. Кроме родственников покойного и его ближайших сотрудников, Шелгунова и Бажина, почти никто не пришел.

Незадолго до смерти своей, собираясь на длительный отдых и лечение в Ниццу, Благосветлов поручил вести журнал на время своего отсутствия Шелгунову. Советовал ему привлечь к редакционной работе помимо Бажина также писателя Станюковича.

Эту осень Станюкович проводил в Швейцарии, вместе с женой и детьми. О смерти Благосветлова Шелгунов сообщил ему телеграммой, предложил приехать. В конце ноября Станюкович вернулся в Петербург. Явился к Шелгунову и выразил готовность войти в состав редакции «Дела». Перед возможными предстоящими трудностями он не робел нисколько, ему, бывшему флотскому офицеру, проявлять робость было бы просто не к лицу

Право на издание журнала перешло по наследству к вдове Благосветлова. Сама издавать журнал эта женщина, далекая от редакционных дел, была, разумеется, не способна. Зная планы покойного мужа, она рассчитывала, что вести журнал будет. Шелгунов. Он готов был взять всю ответственность на себя - при условии, что с ним будет заключен контракт с четким определением его прав и обязанностей. А она, дура-баба, заподозрила, что он вознамерился урезать ее нрава на доход от издания журнала. Испугалась, что может пошатнуться благополучие ее семьи.

О делах журнальных Шелгунов рассказывал, не скрывая досады, в письме к Елене Ивановне Бларамберг в Киевскую губернию. О вдове Благосветлова написал: «Эта женщина может оскорбить вас десять раз в минуту и затем двадцать раз раскаивается, говорит, что она ничего не понимает, что она необразованная; а за слонами раскаяния вам чувствуется коварство и заискивающая трусость... А сколько слез, сколько слез!»

В растерянности своей Благосветлова наняла адвоката. Адвокат взялся защитить ее интересы, то есть контракт на ведение журнала заключить к ее максимальной выгоде, а права членов редакции по возможности ограничить.

Шелгунов пригласил Станюковича и Бажина к себе домой. Втроем обсудив положение, они решили направить Станюковича делегатом к Благосветловой и поторопить ее с подписанием контракта. Заявить ей, что иначе они все трое выйдут из состава редакции, объявят в газетах, что намерены отныне сотрудничать в другом журнале, и тогда «Дело», безусловно, потеряет подписчиков.

Сам идти к Благосветловой Шелгунов не захотел. Чувствовал, что может сорваться и наговорить резкостей. Бажин вступать в переговоры, при его дефектах произношения, вообще не мог. А Станюкович, такой уравновешенный, элегантный, обаятельный, должен был справиться с дипломатической задачей успешно. Так оно и произошло. Контракт был подписан. Шелгунов возглавил редакцию журнала, и дальнейшее общение с Благосветловой достаточно было продолжать в рамках приличий и сугубо деловых отношений.

Станюкович подарил Шелгунову маленький бронзовый бюст Вольтера - в день именин. Подарок можно было истолковать как пожелание стать русским Вольтером... На это Шелгунов не претендовал. Но, оказавшись во главе журнала, он надеялся, что сумеет сделать его таким же революционным по духу и таким же впечатляющим, каким было и шестидесятые годы «Русское слово». Надеялся, что «Дело» станет «Русским словом» восьмидесятых годов.

Итоги подписки на 1881 год были неутешительны. Правда, в Петербурге число подписчиков несколько увеличилось, но в провинции резко упало.