Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

На встречу Нового года Шелгунов пригласил к себе домой авторов журнала и тех, кого надеялся привлечь к сотрудничеству. Вечером в его квартире на Пушкинской собралось человек пятьдесят. Но приглашенные, видимо, чувствовали себя как-то скованно. Вполголоса переговаривались по углам. И за общим столом тоже не особенно оживились. Что-то литераторы стали слишком уж осторожными.

Все же можно было заметить: любое упоминание вслух о «Народной воле» вызывает общее внимание и обостренный интерес. Шелгунов давно уже для себя отметил и записал: «Если хотите определить человека... наблюдайте, что он слушает. Направлением внимания лучше всего определяется человек: он может маскироваться в разговоре, но внимание его выдает».

Незадолго до Нового года Людмила Петровна встретила на улице Юрия Богдановича и не сразу узнала: одет купцом, борода лопатой. Лишь походка не изменилась - он ходит наклоняясь вперед... Оказалось, он временно поселился в меблированных комнатах совсем рядом - на углу Пушкинской и Невского, живет под чужой фамилией. Так что при встрече с ним нужно соблюдать конспирацию - делать вид, что незнакомы.

А его душевнобольной брат Николай, как сообщили Евгении Егоровне, отправлен из больницы Николая Чудотворца в психиатрическую больницу в Казань. Почему отправили - не объясняют. Возможно, потому, что признали неизлечимым...

Властям уже, конечно, стало окончательно ясно, что его не придется судить. Его жену, заточенную в Трубецкой бастион, разрешили взять на поруки сестре, Людмиле Петровне Шелгуновой.

И вот в начале февраля выпустили Марию Петровну Богданович из крепости. На волю! Год и десять месяцев провела она в одиночном заключении. В этой изможденной женщине с трудом угадывалась прежняя - цветущая, крепкая, деятельная - Мария Петровна.

Наконец-то она могла снова увидеть своих детей. Провела в Петербурге, у Шелгуновых, три дня и не хотела задерживаться дольше - торопилась в Подолье, где ее дети жили у бабушки... И еще немыслимо было сказать детям правду об отце, о его душенной болезни.

За полтора года, прошедшие после покушения Соловьева, партия «Народной воли» постоянно и грозно напоминала о себе. Газеты сообщали, ужасаясь и запугивая читателя, о все новых покушениях на убийство царя и самых реакционных деятелей режима. И хотя каждый раз кого-то из народовольцев арестовывали, запирали в тюрьму и судили с особой строгостью, в обществе петербургском определенно создавалось впечатление, что волну народовольческого террора царское правительство остановить не в силах. «Народная воля» словно бы ставила ультиматум: смерть деспотизму самодержавия или смерть царю.

Среди друзей Михаила Шелгунова, появлявшихся в квартире на Пушкинской, и среди тех молодых людей, что заходили в редакцию «Дела», большинство горячо сочувствовало «Народной воле». К Николаю Васильевичу они все относились, кажется, с полным доверием. Понимали, что он так же мечтает о крушении самодержавия, видит главную задачу журнала «Дело» именно в том, чтобы служить этой общей цели. Но сторонником террора он не был, и это отдаляло его от них, создавало между ними ощутимую дистанцию. Дистанцию создавала еще, надо признать, разница в возрасте: все народовольцы были молодыми людьми, и он, в его пятьдесят шесть лет, представлялся им почти стариком. То есть, конечно, никто ему этого не говорил, но можно было легко догадаться, что они так думают.

Вскоре после смерти Благосветлова неизвестный молодой человек принос в редакцию «Дела» рукопись под заголовком «Неразрешенные вопросы», подписанную: И. Кольцов. Шелгунов обещал прочесть и спросил у автора его адрес. Уже надел пенсне и взял перо, чтобы сделать запись в редакционной книге адресов, но тут молодой человек моргнул и сказал, что адреса дать не может, потому что он человек нелегальный. Шелгунов понимающе глянул на него поверх пенсне и допытываться ни о чем не стал.

Дома он прочел рукопись. В ней автор размышлял о роли «нашей интеллигентной мысли» за последнюю четверть века, справедливо отмечал, что так называемое «отрицательное» направление было естественным результатом недовольства старым крепостным строем. Шелгунов статью одобрил.

Потом он узнал, что настоящая фамилия Кольцова - Тихомиров, это член Исполнительного комитета «Народной воли».

Однажды вечером на квартире Шелгунова собралось довольно много народу, это было в середине февраля. Пришли Мишины приятели, студенты, пришли друзья братьев Богдановичей: член Исполнительного комитета «Народной воли» Мартын Ланганс - больной чахоткой, с узким лицом, тихим голосом и глазами святого, и другой народоволец, Иванчин-Писарев - красавец, этакий рубаха-парень. Он произнес краткую речь - несколько горячих слов о значении наступившего момента - и закончил ее словами:

- За разрушение старой России! Все были необычайно воодушевлены.