Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Коля уже мог заметить, хотя, кажется, не замечал, до чего же брат Миша похож на портрет Михаила Ларионовича Михайлова, - этот фотографический портрет в рамочке стоял на письменном столе Людмилы Петровны. На портрете Михайлов оставался таким же, каким был лет двадцать назад, а Людмила Петровна за эти годы подурнела, стала полной и рыхлой, как тесто, и трудно было представить, какой она была прежде.

Миша, судя по всему, уже знал от матери, кто его настоящий отец, и относился к этому спокойно. О том, что знает, не проговаривался.

Николай Васильевич решил, что лучше будет, если Коля узнает тайну своего рождения не от кого-то со стороны. Собрался с духом и однажды все деликатно ему объяснил, при этом стараясь ни в коем случае не бросить тень на Людмилу Петровну и Александра Серно-Соловьевича.

Коля, однако, не смог спокойно отнестись к тому, что узнал. Он ушел из дому - лучшим способом, какой мог придумать, - поступил в кронштадтское Морское техническое училище и должен был перебраться в казармы в Кронштадт. Заявил огорченному Николаю Васильевичу: жить на его счет полагает для себя невозможным. Особенно если учесть серьезные денежные затруднения в семье... Коля говорил резко, но Николай Васильевич понимал: Коля потому и резок бывает, что характер у него мягкий. Мягкость он считает своей слабостью и стремится ее замаскировать...

Летом, в письмах Коле из Киева, Николай Васильевич еще мог подписаться: «папа». Осенью письма Коле из Петербурга в Кронштадт он уже подписывал: Н. Шелгунов. Уже не мог называть сыном ни Колю, ни Мишу, к письмах и записках обращался к ним: «друг Коля», «друг Миша» - не иначе.

Осенью Миша тоже ушел из дому. У него была на то своя причина, и, кажется, никакой обиды на мать и на Николая Васильевича он не таил. С Пушкинской улицы Миша переселился в Эртелев переулок, в квартиру, которую занимала группа молодых единомышленников - «сазоновская артель».

Хозяин этой квартиры, Георгий Петрович Сазонов, был известен как автор статей о русской артели. Сын купца, он окончил юридический факультет Петербургского университета, начинал уже адвокатскую практику, был помощником присяжного поверенного. В этой роли, однако, выступил неудачно. К своим тридцати годам на адвокатуру махнул рукой. Теперь надумал - ни много ни мало - организовать партию народников-монархистов. Он выдвинул совершенно утопическую программу - захватить власть в стране (каким образом - неясно) и посадить на трон такого царя, который путем декретов будет проводить социалистические реформы. Что ж это будет за царь? Из династии ныне здравствующих Романовых? Или же самозванец наподобие Пугачева, что в прошлом столетии провозгласил себя императором Петром Третьим? Все это, видим», смутно и неопределенно рисовалось в лихом воображении Сазонова. Но, как ни странно, программой своей он сумел увлечь некоторых молодых людей. Оставалось недоумевать, как это Михаил Шелгунов мог увлечься подобной фантазией.

Человек пятнадцать сторонников Георгия Сазонова поселилось на квартире вместе с ним. Он им рассказал, между прочим, что в начале нынешнего года с ним добивался знакомства майор Судейкин. Тот самый, из Охранного отделения. Через некую госпожу Лазареву Судейкин передал Сазонову, что знает его как принципиального врага террора и поэтому готов предоставить в его распоряжение некоторый капитал - для подпольного издания в народническом духе. Судейкин заверял, что гарантирует - со стороны полиции неприкосновенность. Подумать только: полиция гарантировала неприкосновенность подпольному изданию! Какой же следовало дать ответ? Принять предложение - да, принять! - с целью обмануть департамент полиции и свести счеты с Судейкиным - советовал Василий Караулов. Но Сазонов предложение отверг. И, конечно, поступил правильно. Неожиданный маневр Судейкина слишком был похож на провокацию и капкан.

Теперь Сазонов выступал с докладами в кружках петербургской передовой молодежи. Рассказывал о своей летней поездке на Волгу, Оку, Дон и Днепр. О том, что в народе ждут царских милостей по случаю предстоящей коронации нового царя. Уповают на то, что царь дарует народу разные долгожданные блага - например, возвестит об увеличении крестьянских земельных наделов. И пусть три года назад министр внутренних дел Маков от имени самого царя объявил на всю Россию, что никакого увеличения крестьянских наделов не будет, ныне - другой царь и другой министр внутренних дел, так что прежние упования на батюшку-царя воскресли. С этим нельзя не считаться революционерам, и никаких действий они пока что предпринимать не должны. Лишь после коронации, когда воскресшие иллюзии будут развеяны, действия революционеров смогут встретить сочувствие в народе. Тогда народ, прозрев, осознает, что революционеры - его истинные друзья.

Партию (а вернее - кружок) народников-монархистов уже прозвали - видимо, в насмешку - партией «немистов» В этом названии слышалось латинское слово «пето» (то есть «никто» или «никакой»).