Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

- С тем, что сказал господин Михайловский, я вполне солидарен. Но прошу, не заставляйте нас высказываться вслух о недавних студентских волнениях. Ведь при таком громадном стечении слушателей нам приходится говорить более или менее... туманно.

Кажется, все его поняли. Никто не высказал претензий. Он сошел с эстрады, его подхватили на руки. «Качать! Качать!»- закричал кто-то. И качали обоих, его и Михайловского.

Предчувствие не обмануло Шелгунова. О выступлениях двух литераторов на вечере студентов Технологического института было кем-то доложено графу Толстому, нынешнему министру внутренних дел. Министр, естественно, возмутился, нашел, что Михайловский и Шелгунов едва ли могут быть терпимы в столице, ибо они оказывают вредное влияние на учащуюся молодежь, и приказал удалить их из Петербурга.

Когда Шелгунов узнал, что из Петербурга его изгоняют, он мысленно обругал себя за осторожную сдержанность на студенческом вечере. Уж лучше бы он произнес горячую речь по поводу студенческих волнений и против царской политики зажимания рта всякому, кто чем-либо недоволен. Сказал бы все, что невозможно высказать на страницах печати, и сотни студентов его бы услышали, Я назавтра передали бы его слова широкому кругу их друзей и знакомых. Проклятая привычка к постоянной Осторожности, а тут еще этот сыщик, следующий по пятам... Лучше бы он, Шелгунов, произнес речь! Тогда бы хоть знал, за что будет выслан. Лучше быть высланным за дело, чем вот так, можно сказать, ни за что...

Обоим, ему и Михайловскому, разрешено было самим выбрать себе новое место жительства за пределами Петербурга, Москвы и Петербургской губернии. Они назвали Выборг. Прежде всего потому, что от Петербурга до Выборга было, как говорится, рукой подать.

Из Петербурга высылали двух литераторов, а в газетах об этом, разумеется, не было ни слова. Зато все газеты на первых страницах возвестили о том, что накануне нового, 1883 года возвратилась наконец из Гатчины в Петербург царская семья. С Варшавского вокзала их величества направились первым делом в Казанский собор и там сотворили молитву, затем в Петропавловский собор, где тоже молились, и лишь после этого прибыли - не в Зимний, а в Аничков дворец, с которым у царя не было связано никаких неприятных воспоминаний.

Новый год Шелгунов еще успел встретить в Петербурге. А Михайловский - в деревенской усадьбе Глеба Успенского, в гостях, где он получил с елки шуточный с намеком, подарок - выборгский крендель.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Солнце, сосны, белый снег с голубыми тенями, чистейший морозный воздух, тишина... От Петербурга до Выборга на поезде - четыре часа, и почти каждый вечер приезжают гости к двум высланным литераторам. Остаются до утра, а иногда и на несколько дней.

Шелгунов и Михайловский заняли деревянную дачу, у каждого из них тут была своя комната. Была и третья комната, общая - как бы гостиная.

Ранним утром в комнату Шелгунова весело заглядывало солнце, он вставал, растапливал чугунную печку, и от нее начинало исходить тепло. Он садился к столу перед окном и видел, как подъезжает к даче водовоз на мохнатой лошадке, запряженной в сани с бочкой воды, а затем появляется у калитки почтальон с кожаной сумкой на ремне через плечо. Шелгунов спешил открыть дверь на крыльцо - почтальон непременно приносил письма.

Одним из первых приехал к высланным в Выборг Сергей Николаевич Кривенко. 15 января Николай Васильевич рассказывал в письме к Коле в Кронштадт: «Друг мой Коля. Встал я сегодня в 6 ч., проводил Кривенко на поезд. Вокзал был сонный, безлюдный, половина вагонов пустая... Кривенко приехал третьего дня вечером, пробыл только день. Какой мир и успокоение вносит он. Необыкновенно чистый человек».

В письме Николай Васильевич не мог рассказать о том, что в первый день нового, 1883 года, в Петербурге, Кривенко написал воззвание от имени «Народной воли» - «Русскому обществу от русских революционеров». Кривенко призывал русское общество помочь революционерам денежными средствами - вынужден был призывать: денег у народовольцев было катастрофически мало. «Для того, чтобы партия могла сложиться в новую, устойчивую организацию и продолжать наступление, - написал он, - для того, чтобы общество снова узрело среди себя печатный орган революции, в котором вся мыслящая Россия привыкла видеть светоч будущей свободы и знамя, развевающееся на фортах, с которых обстреливаются твердыни деспотизма, для этого, сограждане, нужны ваши содействие и помощь, нужны денежные средства!» Кривенко от имени народовольцев заявлял: «Над правительством, которое охотится за своими подданными в государстве, как в дебрях за зверьми, которое настигает их с целью лишить существования с внезапностью и беспощадностью урагана, стихии, смерти, над таким правительством уже произнесен приговор погибели и осуществление его есть только вопрос времени».

Напечатать это воззвание пока не удавалось. Но Кривенко надеялся, что подпольная типография наладит работу в ближайшие дни.