Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Наконец, уже под вечер, градоначальник появился снова и предложил студентам всем вместе выйти из университета под конвоем. Студенты ожидали, что их поведут по городу и, таким образом, состоится демонстрация, на которую надеялись. Они согласились построиться попарно и выйти. Но их ожидало разочарование. Их не вывели на Университетскую набережную, а повели по задним дворам в соседний манеж Павловского военного училища, где всех и переписали поочередно.

Стемнело, моросил холодный осенний дождь. В черных каретах развезли их по разным полицейским участкам. Михаил Шелгунов попал в число тех, него отвезли в Коломенскую часть.

На другой день большинство арестованных отпустили. Но некоторых, и в том числе Михаила Шелгунова, продержали под арестом несколько дней.

А затем двадцать восемь студентов были исключены из Петербургского университета без права поступления в другие университеты - за участие в беспорядках. Одним из первых в этом черном списке значился Михаил Шелгунов. Потому ли, что был сочтен одним из зачинщиков? Потому ли, что был на особой примете у Судейкина, у которого тут было «шпионов довольно»? Или потому, что был на подозрении как член сазоновской артели - партии немистов?

В середине ноября Николай Васильевич заметил на улице, что за ним следят. Когда он ехал на извозчике, кто-то в другой извозчичьей пролетке неотступно ехал следом. Когда он шел пешком, одна из двух примеченных им личностей, пряча лицо за воротником пальто не отставала от него ни на шаг.

Каждый день, выходя из дому, он думал: ну, может, хоть сегодня по случаю дурной погоды никто не пойдет по пятам... Нет, стоило на улице оглянуться - темная фигура угадывалась невдалеке. И дворник дома, где он жил, на Кирочной, что-то уж очень внимательно провожал его взглядом из подворотни.

Ну и пусть себе следят, ничего не выследят. Бомбу он под полой не носит. Но чем вызвана эта слежка? В чем он заподозрен?

Дома, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Николай Васильевич понемножку столярничал. Поставил в столовой верстак и теперь собственноручно смастерил себе обеденный стол, взамен того, что отдал Людмиле Петровне. За этим столом первый раз он обедал в компании с Михайловским. Было это 27 ноября, когда они собрались пойти на вечер студентов Технологического института, Вечер проводился в помещении бывшего Английского клуба на Невском.

За новым столом заговорились, из дому вышли поздно, и одиннадцатом часу. Оглянулись по сторонам - кажется, никакой полицейский агент не поджидал их в темноте - надоело небось топтаться на холодном ветру до столь позднего часа. На Кирочной тускло светились фонари, косо летел мокрый снег. Они кликнули извозчика.

На студенческом вечере, оказалось, их с нетерпением ждали. Особенно Михайловского. В вестибюле, едва он скинул шубу, его подхватили на руки, торжественно понесли и ярко освещенный зал. Не в главный зал, где играла музыка и танцевали, а в соседний, где шумели и пели, но танцев не было. Михайловского поставили на эстраду, поднесли ему бокал с шампанским. Студенты кричали

- Николай Константинович, скажите что-нибудь!

- Михайловский, речь!

Он окинул взглядом зал, увидел множество лиц, молодых и восторженных... Вдохновился, огладил свою волнистую бороду - и с бокалом в руке сказал:

- Я понимаю, что не ко мне лично относятся ваши приветствия, а к тому направлению, которое я представляю в литературе... Нас одушевляют два чувства. Одно я назову чувством долга или совести, другое - чувством чести. Первое говорит нам, что мы виноваты перед народом, на счет которого мы живем. А второе говорит нам, что и перед нами виноваты те, кто нас ежедневно и ежечасно оскорбляет. Здесь, на празднике молодости, я пью за честь и за совесть!

Раздалась буря аплодисментов. И едва он сошел в зал, его опять подхватили и внесли на эстраду, требуя чтобы он сказал своё слово о недавних студенческих воли нениях. Он задумался и, когда в зале стихло, произнес:

- Я не жду никаких благих практических результатов от ваших волнений, напротив. Но меня радует их нравственная сторона. Ваше движение уместно как протест честных людей против произвола! Вы должны уяснить себе, откуда идут всякие стеснения, ставятся препоны для того, чтобы затормозить правильное развитие общества и держать народ в невежестве. Не отворачивайтесь от этого вопроса! Жизнь выдвинет его на первых же шагах вашей деятельности!

Он сошел с эстрады, и тут же послышались голоса:

- Шелгунов! Шелгунов!

Николай Васильевич не собирался ничего говорить, но что-то же он должен был сказать всем этим молодым людям, ждавшим от него хотя бы нескольких слов, и он поднялся на эстраду. Затих переполненный зал... И невольно подумалось Шелгунову, что слежка за ним вряд ли ограничивается улицей и, значит, все, громко сказанное с этой эстрады сегодня, завтра же будет известно в департаменте полиции. Он вздохнул и сказал: