Добраться до реки Фрэнсис и ее семейству удалось лишь далеко за полдень. Там их ждал пандемониум. К этому времени пожар бушевал не далее как в полумиле от них. Над близлежащими домами вздымались клубы дыма и языки пламени; осыпаемые дождем искр, тысячи людей толпились на берегу Темзы, толкаясь у пристани. Фрэнсис нырнула в гущу толпы, таща за собой детей, Хуки протискивались за ними. Наконец они добрались до причала. Деньги потеряли цену – лодочники заламывали, сколько им заблагорассудится. Фрэнсис пришлось отдать половину их сбережений, чтобы купить места на угольной барже, способной перевезти пассажиров в безопасное место. Дяде Уильяму и тете Джейн помогли взобраться на борт. Фрэнсис передала детей, потом вскарабкалась сама. Посудина была перегружена и, на взгляд молодой женщины, опасно низко сидела в воде. Когда они все устроились в угольной пыли и лодка отвалила, ветер захлестнул воду через борт.
Гребцам пришлось постараться, чтобы преодолеть быстрое течение и добраться до противоположного берега. В Бэнксайде Гоффы и Хуки долго брели в изнеможении между измученными людьми, растянувшимися на траве на пойменном лугу, прежде чем удалось найти местечко, где можно сесть. Отсюда открывался вид на бушующий за рекой пожар. Он казался живым существом: сатанинский, злобный, он взбирался по церковным шпилям, раскаляя их докрасна, перепрыгивал промежутки между домами и улицами и неуклонно двигался на запад. Среди рева огня слышался грохот рушащихся зданий. Громадное облако дыма повисло над городом. По мере того как мерк дневной свет и наступала ночь, небо окрашивалось алым заревом, достаточно ярким, чтобы дядя Уильям мог раскрыть и читать свою Библию. Он объявил, что они наблюдают разрушение Содома и Гоморры. Люди собрались вокруг послушать его проповедь.
– «Боязливых же, и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая…»
– Заткнись, старик! – крикнул кто-то.
Другие взывали к Господу, умоляя помиловать их. Разгорелась ссора. Фрэнсис раскинула руки, прижимая к себе всех пятерых детей, и стала читать двадцать второй псалом: «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях…»
В том месте беглецы провели следующие два дня, согреваемые пожаром, заставившим отступить холода ранней осени, питаясь захваченными из дома припасами и тем немногим, что Фрэнсис удавалось купить. Они смотрели, как баржи перевозят пожитки богатеев, и слышали взрывы близ Тауэра и Уайтхолла – это солдаты ломали дома, чтобы остановить распространение огня. Главная надежда заключалась в том, что речка Флит, протекающая всего в сотне ярдов от Вест-Хардинг-стрит, остановит пламя. Но утром во вторник пожар перешагнул через нее словно через какую-нибудь канаву.
До поры величественный шпиль собора Святого Павла, окруженный в ходе ремонтных работ дощатыми лесами, стоял нетронутым посреди огня и дыма. Но вечером во вторник дядя Уильям вскрикнул и вытянул руку, указывая на огненные змейки, что взбирались по брусьям и скользили по крыше. Свинцовая кровля раскалилась докрасна, и через час огромное здание обрушилось у них на глазах, а мгновение спустя послышался ужасный грохот осыпающихся камней кладки.
– «Господь – Пастырь мой…»
В среду утром Фрэнсис проснулась на рассвете в мокром от росы платье и, поднявшись, увидела, что самое страшное, похоже, миновало. Ландшафт, представлявший собой с воскресенья перемещающуюся панораму из всех оттенков красного: алого, багрового, малинового – обрел теперь статичность и стал по преимуществу черным и серым, за исключением островков оранжевого там, где пламя находило еще что пожрать. В сотнях мест, где некогда возвышались церковные шпили, виднелись теперь лишь призрачные тонкие столбы дыма.
К четырем часам ветер стих, и беглецы сочли безопасным вернуться в Холборн и посмотреть, что осталось от их дома. За места на барже Фрэнсис отдала последние их деньги. Они высадились напротив Фаррингдон-стрит. Большинство зданий исчезли или стояли в руинах, уцелевшие выглядели так, будто вот-вот обрушатся. Где-то внутри еще тлели очаги пламени. Земля под ногами была горячей, дорогу загромождали завалы из закопченных кирпичей и обгоревших дочерна брусьев. Башмаки тонули в мягком теплом пепле. Впервые за все время девочки расплакались. Только Ричарду происходящее еще казалось приключением. Фрэнсис приходилось крепко держать сына за руку, чтобы он не юркнул в какой-нибудь из домов без окон и дверей, где похожие на призраков люди, покрытые сажей, – хозяева или воры? – рыскали среди обломков.