Он завел свою руку под плечи тестя, посадил его, затем поднял с кровати и поддерживал, пока больной ковылял к отхожему ведру. Быстрый осмотр показал, что Нед не испачкал постель за ночь – удачное начало. Уилл задрал ночную сорочку Неда до пояса и помог ему сесть, потом встал позади, завел локти ему под мышки, чтобы поддержать. Дожидаясь утреннего мочеиспускания, он напевал своим чистым голосом, данным Богом для исполнения псалмов:
Дурацкий нескладный стишок, сочиненный в ранние дни, неизменно забавлял Неда. Бо́льшую часть времени тесть вроде как понимал, что ему говорят, хотя сказать ничего не мог. Он заулыбался. Нитка слюны свесилась с угла рта, и Уилл, достав платок, стер ее.
За минувшие семь лет это стало для них рутиной.
После утреннего визита в уборную Уилл одел больного. Практического смысла это не имело, поскольку из комнаты старик не выходил, но ему больно было видеть, как Нед, всегда такой щепетильный по части внешнего вида, обретается целый день в ночной сорочке. Уилл делал для него все: купал сваренным в хозяйстве Расселов мылом из щелока и жира, кормил с ложечки, подносил к губам чашку с водой, расчесывал волосы и бороду, подстригал ногти, усаживал в кресло (зимой у очага, летом у открытого окна, на расстоянии безопасном, чтобы никто не увидел с дороги), читал ему, разговаривал с ним, укладывал вечером обратно в постель. То был бесконечный цикл, месяц за месяцем, год за годом. Работа была физически трудная: даже усохнув с возрастом, полковник Уолли оставался тяжелым мужчиной. Неудивительно, что Уилл находился в форме, а мускулы у него на руках стали даже крепче, чем в молодости, как если бы Нед передал ему по наследству свою силу.
Уилл не тяготился. Напротив, он выполнял труд, угодный Господу. «Носите бремена друг друга и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6: 2). Или еще: «А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною» (1 Ин. 3: 17). С каждой исполненной им заботой, особенно с самыми унизительными и грязными, Уилл чувствовал, что становится ближе к Богу.
Когда Неда настиг первый удар, преподобный Рассел посоветовался с доктором в Спрингфилде. Симптомы, описанные в медицинской книге последнего, – «хворь, нападающая весьма стремительно, лишающая в большей или меньшей степени способности осязать и двигаться, вызывается излиянием крови или сыворотки в мозг и предваряется головокружением, частичной утратой мышечной силы и прочая» – в точности подходили под апоплексию. Надежды на выздоровление почти не было.
Поначалу молодая девятнадцатилетняя женщина по имени Лидия Фрейзер из порядочной пуританской семьи в Дедхеме, Массачусетс, приехала к ним пожить и помочь. Но Нед волновался всякий раз, стоило ей прикоснуться к нему, а Уилл обнаружил, что ее близость всколыхнула в нем чувства, которые ему удавалось подавлять бо́льшую часть десятилетия. Она бесхитростно, улыбками и случайным касанием руки давала понять, что испытывает к нему то же самое. Несколько месяцев спустя ему пришлось отослать ее прочь, не в последней степени потому, что уход за Недом приводил в его комнату Фрэнсис. Уилл видел, как много взяла она от отца, особенно теперь, когда плоть его исхудала, скулы заострились, а выражение лица стало невинным и доверчивым. Вот еще одно благословение старости, понял Уилл, она счищает накопившиеся за годы слои страданий и пережитого и открывает в человеке внутреннего ребенка. Иногда у него возникало такое ощущение, будто он смотрит на лицо Фрэнсис. Ему было интересно, что происходит сейчас в голове у Неда. Эта мысль смущала его.
Как-то раз, вскоре после отъезда Лидии, Уилл принес из кухни метлу и, убираясь в комнате Неда, передвинул старый армейский мешок тестя, чтобы вымести скопившуюся за ним пыль. В глаза ему бросилась засунутая внутрь толстая стопа листов: «Некоторые воспоминания о жизни его высочества, покойного лорд-протектора». Он бросил взгляд на Неда. Тот, как обычно, спал. Одолеваемый любопытством, Уилл перенес рукопись в свою комнату и начал читать: «Родился я в лето Господа нашего 1598…»
Он читал, пока не пришло время кормить и обихаживать Неда, а затем, когда стемнело, вернулся к рукописи при свете лампы. Начало было вполне себе приемлемым, даже захватывающим. Оно оживило в нем его собственные воспоминания: ранние годы в качестве пикинера в пехотном полку Прайда, переходы по пятнадцать миль в день с шестьюдесятью фунтами выкладки на спине, сражение при Нейзби, штурм Бристоля, где они первыми взошли на стену, собрания в Сафрон-Уолдене и Патни, где его проповеди и видения снискали ему славу, чистка Парламента, в которой он сыграл активную роль, ухаживание за Фрэнсис после казни короля.