Закон забвения

И только когда Нед стал вводить имя Фрэнсис и обращаться напрямую к ней, стиль рукописи изменился, и Уилл начал испытывать смущение. «Ты, может быть, удивишься – многие удивлялись, я в их числе, – как могла армия, воевавшая во имя Парламента, обойтись теперь с ним так грубо, как даже король никогда себе не позволял…» Как это понимать? И эти странные сочувствие и уважение к Карлу Стюарту – возмутительные, прямо сказать. И сомнения насчет суда над королем, а затем самый тревожащий отрывок: «Милая Фрэнсис! Меня смущает один вопрос. Если Бог даровал нам победы с целью доказать, что мы выполняем угодную Ему работу, то как истолковать события, случившиеся позднее? Отвратил ли Он свои милости от нашего дела, или мы все это время заблуждались?» В нарисованном тестем портрете Кромвеля угадывался намек на грехи личных амбиций, гордыни, гнева, двуличия и цинизма – странное получалось избранное Богом орудие. Ближе к концу почерк в рукописи стал неразборчивым, листы пестрели зачеркиваниями, ошибками и повторами. Но последняя страница была достаточно четкой:

Я прочел недавно, что мой коллега полк. Хэкер, мой сосед по Ноттингемширу, добрый солдат и благочестивый человек, сказал нескольким своим друзьям незадолго до казни, что сильнее всего гнетет его дух то, что «прежде он чересчур предвзято относился к добрым людям Божьим, имеющим отличное от него мнение».

Если он выбрал эти слова в качестве своей эпитафии, она подойдет и мне. Слава Богу за все, и да смилуется Он над смиренным своим слугой.

Эдв. Уолли

.

Уилл откинулся на спинку стула, потрясенный. Ощущение создавалось такое, будто призрак Неда отделился от лежащих в другой комнате руин его тела и принялся бесчинствовать, как буйнопомешанный. Это был вовсе не тот человек, которого он знал. Дьявол водил его пером. Неудивительно, что Господь поразил его ударом. Мысль, что Фрэнсис может прочесть эти его слова, была особенно ужасна. Ее необходимо оградить от последствий отцовской болезни. А Неда надо защитить от него самого.

Уилл развел на решетке очага огонь и сжег всю рукопись, лист за листом.

Летом 1671 года, четыре года спустя после приключившегося с Недом удара, Рассел сообщил, что преподобный Мэзер готов взять на себя риск и передать письмо для Фрэнсис. Уилл потратил немало времени, сочиняя послание. Про место их пребывания он не обмолвился ни словом. Намекнул на состояние здоровья ее отца, но без подробностей. Разумеется, он не упоминал о своих занятиях. На случай если письмо попадет в руки властей, он обращался к ней «Матушка» и подписался сыном. Следующей весной он получил ответ.

Дорогой мой Сын!

Как письмо твое, такое долгожданное, окрылило дух мой! Милостью Божьей все мы здоровы и убедились в любви и заботе Господа нашего, который поддерживает и оберегает нас в день испытаний, подобный теперешнему. Рада слышать, что Америка тебе нравится и ты в добром здравии, хотя печалюсь о болезни твоего друга. Не знаю, благополучно ли дойдет сие письмо, а потому скажу прямо, как дорог ты мне и твоим маленьким братьям и сестрам, кои все здоровы, только Бетти слабенькая, и все сильно желают встретиться с тобой. Если Бог будет милостив, мы воссоединимся под сенью Его в свое время. Мы принуждены жить в бережливости, но, если тебе что нужно, ты лишь скажи, и я сделаю все, что в моих силах, если Господь позволит. Прошу твоих молитв и обещаю сама молиться, со всей любовью моей к тебе, преданностью и верностью ко всем друзьям, препоручаю их и тебя под защиту Всевышнего. На сем прощаюсь и до смертного часа остаюсь твоей нежной и любящей матушкой.