Закончен школьный роман...

Если плакать в кровати, уткнувшись в подушку, Лада не утерпит и полезет с расспросами и успокоениями. Достаточно с Ники и тех мучений, когда с каменно-равнодушным лицом и комком в горле приходилось отвечать на ее вопрос: «А разве Степа не придет? Вы же куда-то собирались сегодня!»

Пусть только попробует — явится! Скотина бессердечная! Неужели же он не понимает: Ника ждет, волнуется, переживает! Какое жестокое наказание — ждать, мучиться надеждой, с болью отпускать каждую напрасно ушедшую секунду и не слышать, опять и опять не слышать, минуту за минутой, час за часом, каждое мгновенье способный прозвучать звонок!

Может, он решил ее бросить? Специально устроил так, чтобы она на него смертельно обиделась. Прекрасная прелюдия для расставания! Не проще ли было сказать и не мучить ее зря лишние сутки?

Ну да! С чего это ему ее бросать?

Степа, ты — свинья! Нельзя так! Нельзя! В голову лезут жуткие мысли. Неужели ты не понимаешь! Вот только приди, она такое устроит! Разорвет на куски! Вот только приди! Она заорет от радости и счастья и бросится ему на шею.

Ну уж нет! И не подумает она бросаться на него! Она сделает вид, что не слышит его, не видит, и, вообще, он для нее не существует, не знает она никого по имени Степа и знать не желает.

Вот только приди!

10

Ника бесстрастно шагала в школу.

Сейчас он появится и усядется с ней за одну парту. Совсем близко. Ну и что? Пусть сидит, где хочет. Это его право. А Ника тут уже ни причем. Она больше не волнуется и не злится, чувства притупились. Она даже не обижается. Зачем все ее метания и тревоги, если ему на них наплевать? К чему маять душу? Только мучить себя. Ника устала мучиться, да и кроме ее самой никого ее ощущения не волнуют. Стоит ли тогда надрываться?

Его еще нет? Ну и ладно!

Ника поболтала с Мариной и — надо же, как удачно! — не заметила, что он подошел.

— Привет, — произнесла она бесцветно и равнодушно отвела взгляд, изо всех сил сдерживая желание повернуться и посмотреть на его реакцию.

Весь урок Ника старалась даже мельком не глянуть в его сторону, а, когда он, поразительно для всех, ответил на обращенный к нему Софочкин вопрос: «Я не слышал, о чем вы говорили», она только усмехнулась и передернула плечами.

Софочка, с изумленно вытаращенными глазами, попыталась спросить его еще о чем-то, но он с безучастным видом уже опустился на место. Учительница что-то смущенно пробормотала и больше не стала его беспокоить. А Ника тоже не беспокоила его.

Так прошло шесть уроков. «Отлично! — думала Ника. — Он так и не решился со мной заговорить. Он считает, я напрасно на него обижаюсь, незаслуженно мучаю его и жутко виновата в том, что имею к нему какие-то претензии. Или он дожидается момента, когда я не выдержу, с отчаяния зареву и все-таки брошусь ему на шею? Не дождется! Но глупо, как глупо из-за такой ерунды лишаться…»

— Ника!

Ника вздрогнула от неожиданности и внезапно сковавшего ее напряжения, но, собравшись с силами, сумела-таки холодно и жестко произнести:

— Что?

— Не надо со мной так.

Поразительно, но его тихий голос звучал не виновато-просительно, а упрямо требовательно.

— Ты считаешь, что не заслуживаешь этого?

Он смотрел прямо в глаза.

— Все равно, не надо.

— А со мной, конечно, можно! — Ника с тревогой ощущала, как подступают неуправляемые слезы. — Ну, подумаешь, не пришел, не позвонил. Мало ли что было обещано. Я переживу. Я и не такое переживала. Зачем напрасно беспокоиться? Ты… — она замолчала, почувствовав, что если скажет еще хоть слово, непременно заплачет.

Он не сводил с нее странного, тревожного взгляда, словно чего-то боялся.

О, господи! Никто не поверит, если узнает, о чем сейчас думает Ника, чего хочет нестерпимо, необъяснимо, осознавая не только мысленно, но и физически, желая не только душой, но и телом.

Как в самые тяжелые минуты, Ника мечтает об одном, приносящем успокоение и уверенность.

«Обними меня!»

— Ты — жуткий тип! Не понимаю, как я до такого докатилась! Даже от тебя я ищу защиты у тебя же. Как бы я ни была на тебя обижена, как бы ты ни был мне противен, мне смертельно необходимо, чтобы ты меня обнимал, — Ника легонько ударила его сжатыми кулаками. — Нет, я все-таки ничего не понимаю! И перестань самодовольно улыбаться! Имей в виду: то, что ты обнимаешь меня, вовсе не значит, будто я тебя простила и все забыла, — она придала голосу твердость. — Может, ты все же объяснишь мне, почему не пришел?

— Когда-нибудь потом. Ладно? — прозвучало смиренно, кротко, но окончательно неизменно, а Ника, невыразимо изумившись, поначалу не поверила своим ушам.

— То есть? — она отстранилась от Степы. — Ну, нет! Не ладно. Где-то пропадал полдня так, что не мог прийти, не говоря уже о такой мелочи, как позвонить, и даже не желаешь мне ничего сказать в свое оправдание?

— Не сейчас. Не хочу. Ника! Зачем тебе? — но слишком хорошо был заметен ее упрямый, непримиримый настрой, грозящий новой обидой, и ему пришлось чуть-чуть приоткрыть свою тайну: — Небольшие неприятности, которые касаются только меня.