— Твои не будут беспокоиться, куда ты пропала?
— Они же знают, что я встречаю Новый год вместе со своими одноклассниками, — спешно оправдалась Ника, упрямо решая вернуться к прежней, отвергнутой Степой теме, но он, угадав ее намерения, поторопился заранее пресечь любые поползновения, выбрав весьма уважительную причину.
— А может, они уже дожидаются, когда ты позвонишь и сообщишь, что встреча затянулась! Не стоит лишний раз волновать родителей.
— Ясно! — Ника мысленно развела руками и, мстительно сжав губы, предложила: — А может, мне лучше пойти домой? — она попыталась подняться.
— А может, ты все-таки позвонишь? Но немного позже.
Странно, у тебя все хорошо, все прекрасно, песни петь хочется, кричать и смеяться от радости и счастья, а в это же самое время кому-то другому плохо, тоскливо, грустно.
Ника тихо вошла в комнату. Лада, сидевшая с учебником у окна, не заметила ее появления, хотя вовсе и не казалась погруженной в чтение. Ника звякнула ключом, отпирая шкаф. Лада вздрогнула, обернулась, посмотрела померкшими глазами. Ника застыла пораженная, она давно не видела сестру столь беспросветно пессимистичной.
— Лада! Что с тобой?
Та, положив на стол учебник, перевела взгляд на стену.
Сон сегодня приснился.
— Кошмар?
— Если бы! — Лада подобрала колени, обхватила их руками. — Ой, Ника! Как легко у тебя с мальчиками получается. Не успела с одним расстаться, уже другого нашла.
— Легко, — укоризненно повторила ее определение Ника. — Скажешь тоже.
Но сестра продолжала, будто и не слышала ее:
— А я? Влюблюсь в кого-нибудь, а он на меня внимания не обращает. Зато уж если в меня кто влюбится, то только такой… — Лада красноречиво тянула последнее слово. — И что же я такая непутная! Если я захочу, у меня все получается, кроме… Хоть ты меня научи, что надо делать. Ты только пройдешь, на кого-то глянешь, плечом поведешь, и он твой.
Ника, не выдержав, рассмеялась, и Лада тоже улыбнулась.
— Мы же с тобой похожи. Так почему при виде меня никто не столбенеет?
Ника, обрадовавшись, что сестра развеселилась и вновь стала похожа на саму себя, спросила:
— А причем тут сон?
Глаза у Лады опять наполнились грустью.
— Мне приснился… — она замерла, будто все еще раздумывала, говорить или нет. — Моя самая большая и самая безнадежная школьная любовь.
Ника напрягла память. У них всего четыре года разницы, и она уже не была глупым несмышленышем, когда сестра училась в старших классах.
— Самая большая? — она не смогла вспомнить. — Лада, почему я ничего не знаю?
— А что толку рассказывать про несбыточные мечты! Ты не знаешь, потому как я никому не говорила.
То, что у Лады есть свои тайны, вполне естественно. Ника тоже не всем делится со своей сестренкой. Но «большая школьная любовь», да еще «безнадежная», как не поплакаться по такому поводу самому близкому человеку!
— Скажи хоть, кто он! Я с ним знакома?
— Вряд ли. Он учился в нашей школе только в десятом-одиннадцатом. В параллельном.
— Кое-кого из одноклассников Лады Ника, конечно, знала, особенно девчонок. Бывали у них дома. Но парня из параллельного? Хотя они, малолетки, не упускали случая поглазеть на старших мальчиков.
— Неужели это было так безнадежно?
Лада пожала плечами.
— Мне казалось, я ему нравлюсь.
И вдруг распрямилась, мотнула головой, словно стряхнула что-то.
— Ой, Ника! Ладно. К черту воспоминания! Дурацкий сон! И главное, ничего толком не приснилось. Просто, он. А я все утро ходила сама не своя. То ли еще сполю, то ли уже проснулась. И как ненормальная весь день чего-то жду. И, конечно, ничего не происходит.
Степа встретил Нику возле ДК. Направляясь к остановке автобуса, они поравнялись с группой девушек, мило щебечущих между собой, и тут Степа словно оступился. Ника почувствовала резкую перемену в его настроении.
— Здравствуй, — негромко произнес он одной из них, а та отделилась от подруг, едва заметно улыбнулась, то ли растерянно, то ли виновато, то ли недоуменно.
— А я думала, ты и знать меня больше не захочешь!
— А разве для этого есть причины?
Бесстрастным, ровным голосом заданный вопрос внушил Нике некоторые подозрения. Похоже, и девушку поразило непробиваемое спокойствие его интонаций.
— Ты, действительно, удивительный! — заявила она изумленно и нежно, будто в продолжение какого-то давнего, но памятного разговора.
Ха! Это что вообще такое? Банальные тошнотно-сладенькие фразы.
А как же Ника?! Что делать Нике? Разве можно слушать подобное? Разве можно терпеть откровенные серые глаза, смотрящие на Степу — ее, Никиного, Степу! — нет, не с интересом, не с завлекающим кокетством или внезапно вспыхнувшей страстью, что было бы не так невыносимо, со странной теплотой, ироничной и ласковой? И Ника одновременно почувствовала себя лишней, коварно брошенной, до глубины души возмущенной и бесконечно расстроенной.
Разговор, кажется, обещал продолжиться, но Ника не могла больше присутствовать при нем. Было больно и обидно. Было противно. Степа молниеносно забыл о ней, целиком переключился на эту девицу. И Ника оглянулась на здание ДК.