Закулисные тайны и другие истории…

Вы учились у серьезных композиторов, писали симфонии и камерную музыку. И вдруг – зонг-опера, мюзикл, эстрада. Как это всё появилось в вашей жизни?

Тут как раз сыграла роль семья. Ну и окружение, друзья родителей. Будь я сыном пианиста или скрипача, дома бы звучала исключительно классика, и я, может быть, никогда не узнал бы о существовании джаза, рок-н-ролла, популярной эстрады. Но поскольку у нас, как и у всех, был дома проигрыватель, скорее даже патефон (напоминаю, речь идет о моем детстве, примерно 1952-54 годы), и был набор пластинок, типично послевоенный (Утесов, Шульженко, Бернес, «Рио-Рита»), то именно это я и слушал. До сих пор помню, с какой радостью я запускал эти пластинки на родительских вечеринках. И конечно, знал всё наизусть. И до сих пор всё помню.

Ну а потом, уже в музшколе, обнаружил в себе талант подбирать на слух всякие песенки, и довольно лихо исполнять их на рояле. Петь я тогда не пробовал, но аккомпанировать что угодно всегда был готов. При том что класс у нас в основном состоял из девочек-пианисток, игравших Шопена и Бетховена, но когда наступало party time – тут я был король. Потом даже появилось такое трио – рояль, контрабас и ударные (на контрабасе играл, между прочим, Фарух Закиров, будущий создатель группы «Ялла») и мы выступали в разных местах, зарабатывая свои скромные денежки. Так что эстрадный «чёртик» во мне как бы присутствовал.

Но ничего эстрадного я не писал. Ни песен, никакой другой «легкой» музыки. Не из пренебрежения, а просто считал, что это не моё, что у меня не получится. И писал музыку исключительно серьезную. Вплоть до 1975 года.

Ну а дальше произошла история с рок-оперой «Орфей и Эвридика», которую я много раз описывал, и мне не хочется повторяться…

И моя жизнь резко повернулась.

А в 1976 году я написал свою первую песню «Мольба», и тут все обо мне заговорили как о новом композиторе-песеннике. И до сих пор я многим кажусь именно таким. Избавиться от этого практически невозможно. Да я и не пытаюсь.

По поводу «исключительно серьезной музыки» до 1975 года: первый ваш мюзикл, «Принц и нищий», датирован 1973 годом…

Да, «Принц и нищий» действительно был написан и даже поставлен в 1973 году. Но тут другая история. Его появлению на свет я обязан замечательному поэту и писателю, и просто замечательному человеку Льву Лосеву, ближайшему другу Бродского, а после – его биографу. Мы с Лёшей были приглашены на фильм «Принц и нищий» чтобы написать для него несколько песен. Песни мы написали, но увы, в фильм они не вошли. Тогда мы решили, не пропадать же товару, и дописали материал до полноценного мюзикла. Он был один раз поставлен в Московском областном театре юного зрителя. В моей биографии он не сыграл заметной роли. Хотя несколько номеров там были прекрасны (особенно стихи).

Вы не раз высказывали точку зрения, что «Кармен» Бизе – первый в истории мюзикл. С другой стороны, на премьере своего мюзикла «Цезарь и Клеопатра» вы заговорщическим голосом сообщали знакомым, что на самом деле это – опера. Оперой вы не раз называли и свою «Владимирскую площадь». Неизбежен вопрос: что для вас самого значат эти понятия, и где пролегает граница между жанрами?

Граница между жанрами – вещь очень размытая, все обозначения и квалификации условны. Давайте заглянем к соседям, в литературу: где граница между романом, повестью и рассказом? Почему совсем небольшое по объёму произведение Сэлинджера «Над пропастью во ржи» называется романом, почему пушкинская «Пиковая дама» то ли большой рассказ, то ли маленькая повесть, и почему Тургенев именовал свое произведение «Рудин» сначала повестью, а потом романом? Это всё сложные вопросы, но отвечать на них необязательно. Ну почему «Евгений Онегин» – это роман в стихах, а «Мертвые души» – поэма. А нипочему. Так захотелось их авторам, и мы с удовольствием за ними повторяем.