Залив девочек

– Людей не могут найти, а ты хочешь отыскать кусок железа, – ответил ему нищий старик. Он медитировал на тележке для перевозки овощей. Тележку медленно уносило потоком, но старичок сохранял совершенное спокойствие. Мне стало его жалко, я расплакалась еще сильней.

Ужасные картины продолжали лезть в голову: мой сынок оступился и упал в поток; лодка, на которой их пытались спасти, перевернулась, и все захлебнулись; провода замкнуло, и его ударило током. Я умирала от страха и неизвестности, поэтому старалась изо всех сил не отставать от Винкей. Я ругала себя за то, что стала такой толстой и теперь едва пробираюсь в воде. Дождь стихал и начинался снова, одежда липла ко мне. Вдруг острая боль пронзила ногу.

– Потерпи, детка, – сказал Винкей, – немного осталось, это уже Анна-нагар. Подними ногу.

Я подняла толстую ногу, держась за летучие корни баньяна, меня качало. Туфель проткнуло осколком стекла. Стопа кровоточила.

Он снял с моей шеи мокрую дупатту и обвязал вокруг туфли.

– Так меньше грязи попадет.

Я рыдала вместе с дождем от бессилия и боли.

– Осталось совсем немного, за этими кварталами Килпок, потом только пробраться через Эгмор. И мы будем у базилики Святого Фомы, от нее до Башни пять минут.

Я разрыдалась сильней от всех этих названий.

– Это же все одна дорога, детка, все прямо и прямо.

Я поверила, что это правда недалеко, я шла. Ругала себя: «Толстая курица, бесстыжая обжора!» Я молилась Мариманн, чтобы она спасла моего сына.

Мне казалось, что в моей ноге яд, страшная гангрена. Боль расходилась и пульсировала уже в бедре. Винкей продирался вперед и тащил меня, у него не осталось сил на разговоры и подбадривания.

* * *

Мы прошли, наверное, десять тысяч шагов, проталкиваясь через воду, когда увидели первую лодку с военными. Они раздавали рис и минералку. Люди бежали к ним отовсюду, во все стороны летели брызги, но вода сдерживала движения. Бег казался нестерпимо медленным. Все-таки лодку окружили, так что она чуть не перевернулась. Солдат закричал в громкоговоритель: «Спокойно, подходим по очереди! Спокойно!» С его голосом играла сырость: таскала туда-сюда между домами, а потом сжирала, как кошка крысу.

Мы с Винкей разбухли, будто варенный рис, часто приходилось шагать по грязи и траве. Кругом продолжали плыть и карабкались обездоленные люди, они тащили детей и стариков на какой-то ветоши.

Я никогда в жизни не ходила так долго. У меня в глазах темнело, кружилась голова от всего, на что мы насмотрелись. Вдруг я поняла, что дневной свет, который сочился через густые облака, гаснет.

– Винкей! – сказала я из последних сил. – Как же нам идти?

– Мы уже на Эгморе. Я хорошо его знаю, не думай, просто иди, и все. Ты слишком много думаешь, детка.

Нет, я никогда так много не ходила. Моя нога горела до бедра. Я решила, что мне срочно нужен укол от столбняка, но ничего не сказала.

Стало темно, только журчала вода. Днем я чувствовала себя словно в большой семье из незнакомцев. Теперь, с приходом темноты, мы остались совсем одни.

Нас быстро окружил сырой мрак. Я заметила, что мы спускаемся под уклон и вода бьет нас по ногам сзади и подгоняет. Не горели ни фонари, ни звезды. Хорошо, что дождь на время стих, но мрак прибывал вместе с водой. Телефоны, которые мы пробовали включить, разрядились от сильной влаги.

– Банк Цейлона, где-то рядом Музей Мадраса, значит, нужно направо повернуть, – бормотал Винкей. – Черт, Коум[60] сильно разлилась, я не думал.

Вода становилась выше, подошла до плеч, шеи. Внезапно ноги оторвались, и нас закружило в воронке тьмы, понесло. Я закричала, Винкей ответил: «Схватись за что-нибудь». От ужаса я ничего не понимала, меня уносило течением в темноту.

– Винкей! – позвала я слабым голосом, но мне никто не ответил.

Я поняла, что сейчас смерть поцелует меня и я уйду ко дну. Никогда в жизни я не плавала. Страх сделал меня бессильной. Я подумала о сыне, и огромная огненная боль заставила меня бить по воде руками, барахтаться. Ненависть к наводнению, отвращение к смерти захлестнули меня. Я умоляла: «Мариманн, если только выберусь, клянусь, сделаю большое добро!»

Течение пронесло меня, я с силой ударилась о бетон. Поняла, что это эстакада. Слабыми руками я уцепилась за ее край. Поток прибивал ржавые бочки, ящики, доски, они колотились о заграждение, ударяли по мне. Ноги мои утягивало под мост. Руки были настолько слабыми, что я знала: немного, и я выскользну, меня унесет в кромешную темноту, как мусор.

– А! – крикнула я коротко, как кричат во сне, когда не могут разжать ссохшиеся губы. – А!

Какие-то тени зашевелились на мосту.

– Здесь женщина! Женщина! Скорей.

Кто-то перелез через ограду, они принялись тащить меня. Два худых молодых мальчика. Два тоненьких силуэта на фоне огромной ночи. Я была толстой, была переполнена водой, кровью и ранами.

– Тетя, поднатужься, – просили они.