В то же время демократы, получившие преобладание в ряде регионов России (Москва, Ленинград, Свердловск, Волгоград…), во многих республиках Союза ССР настойчиво требовали решительного углубления преобразований, прямо утверждая, что перестройка себя уже исчерпала со своим признанием социалистического выбора и речь должна идти о радикальном изменении характера и содержания преобразований экономической и политической системы. Академик Г. Осипов в своем докладе в апреле 1992 года на заседании президиума Российской академии наук особо выделил мысль, что возникшее на этом этапе признание – «рынок решает все» – лишь миф, приведший к отказу от разработки стратегии научно обоснованного, постепенного перехода к рыночной экономике, сочетая государственный и рыночный аспекты ее развития. Он утверждал: «Абсолютизация рынка, полное отождествление рыночной экономики с капитализмом привели к пересмотру основного содержания перестройки как „обновления социализма“. Она стала рассматриваться как «возврат к капитализму», к его первой стадии – первоначального накопления, „дикого капитализма“. И все это в то время, когда ряд цивилизованных стран вступили в стадию конвергенции, то есть рационального сочетания элементов социализма и капитализма».
Борьба различных позиций, противоречивость представлений о перестройке и с той и с другой стороны опирались на разочарование в ее целях и намерениях со стороны широких кругов населения по мере того, как шло время, а позитивных изменений в жизни не происходило. Отсутствие практических результатов перестройки было связано с целым рядом серьезных просчетов, которые, разумеется, куда более очевидны сегодня, чем тогда. В целом ряде публикаций справедливо отмечалось, что руководство партии и правительства поверхностно оценило всю глубину того кризиса, накануне которого стояло тогда народное хозяйство СССР. Результатом такого упрощенного подхода явились ничем не обоснованные призывы первых лет перестройки, направленные на ускорение социально-экономического развития, технического прогресса. Серьезным просчетом было и то, что, не определив четко основные направления и этапы экономической реформы и не разработав тактику ее осуществления, Горбачев и его соратники в составе Политбюро ЦК КПСС решили на XIX партийной конференции начать радикальное реформирование политической системы. Допускаю, может быть, этим преследовались и какие-то другие, не ставшие достоянием даже членов ЦК КПСС цели. На практике же пребывание руководства партии в состоянии демократической эйфории привело к тому, что ни один из завоеванных перестройкой рубежей не был закреплен, не был даже до конца осознан трудящимися, а лидер в состоянии реформаторского экстаза звал все дальше вперед, намечая все новые и новые ориентиры и объекты разрушения старых устоев в экономике, политике, культуре.
Особо считаю нужным отметить, что руководство партии и страны наибольший просчет совершило в оценке социально-политического и нравственно-психологического состояния общества. Еще вчера незыблемые бастионы социалистического сознания, непоколебимая верность социалистическим идеалам были дотла разрушены гласностью с помощью средств массовой информации всего за три года.
Разумеется, невозможно было с достаточной достоверностью оценить и предвидеть все социальные и политические процессы, которые вызвала перестройка. Однако трудно поверить, что инициаторы перестройки не могли знать, какая роль в содержании жизнедеятельности и сохранении всего своеобразия многонациональной державы – Союза республик принадлежит партии. Об этом я уже говорил и здесь лишь хочу подчеркнуть: ничем нельзя объяснить то обстоятельство, что руководство ЦК КПСС в условиях осуществления радикальных перемен в обществе меньше всего было озабочено реформированием партии и тем самым практически свело на нет ее участие в общественно-политической жизни страны на самом крутом повороте.
Август 1991 года окончательно разорвал те ограниченные связи, которые еще сохранялись и налаживались с таким трудом на новой основе между суверенными республиками и отраслями народного хозяйства. А разрушив окончательно союзный центр, придав ему однозначный облик врага демократии и независимости, он не значил наступления нового созидательного этапа в стране, новых отношений, основанных на согласии и сотрудничестве. Беловежская Пуща, ставшая местом гибели СССР, вместе с тем явилась и точкой отсчета в оценке тех событий и процессов, которые она неизбежно вызвала.