Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Есть ли для этого достаточно серьезные причины? Есть, и весьма основательные. Уход Гайдара, формирование правительства Черномырдина и его первые шаги в то время проходили в условиях крайне низкого доверия и какой-либо поддержки народа.

Нашему народу, по образному выражению академика Святослава Федорова, действительно следует поставить памятник, как павловской собаке, за то, что он оказался способным терпеть над собой такие социальные эксперименты. Однако это долготерпение, которым мы многие годы себя успокаивали, прикрывая свою неспособность создать ему достойную жизнь, характеризуя его как основную доблесть и важнейшую особенность народа, не беспредельно. Еще куда более безнравственно это терпение народа объяснять (встречаются в печати и такие суждения) тем, что он никогда не жил в довольствии. Ибо от этого представления всего один шаг к тем, кто любит, в том числе и из нынешних псевдодемократов, оценивать с большими сомнениями способности нашего народа, его профессиональное умение, его талант, объясняя многие из нынешних бед и несчастий страны безволием и инертностью, традиционным российским бездельем и леностью! И это ведь говорят о том самом народе, который в суровые годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов спас Европу и мир от фашизма и тотального геноцида, том самом народе, который вопреки бездарному руководству в застойные годы собирал 230 миллионов тонн хлеба, добывал 500 миллионов тонн угля и 600 миллионов тонн нефти. И вовсе не надо быть большим пророком, чтобы со всей определенностью предрекать, что народ можно успокоить только тогда, когда он увидит хоть какой-то просвет, какой-то луч надежды в этих затянувшихся и мучительных для него социальных экспериментах.

Наверное, имеет какое-то основание давнее суждение, часто повторяемое в последнее время, что каждый народ достоин своего правительства и оно обычно таково, каким народ позволяет ему быть. Однако рассуждения, подобные тому, что все беды в нашем народе от того, что он не заслужил демократии и свободы и не умеет ими пользоваться, не более чем фарисейство. Убежден, всякому понятно: нельзя научиться плавать, не заходя в воду, и послушные крепостные, если будут ждать свободы до тех пор, пока не станут высоконравственными, так и не дождутся ее.

Не могу воздержаться, чтобы не высказать свое мнение по поводу многочисленных сентенций интеллигенции типа: «Если совесть не проснется, никакая экономика нас не спасет». Я привел замечание А. И. Солженицына как наиболее типичное. Размышляя над ним, возникает неизбежный вопрос: как разбудить эту совесть? Ибо все усилия моралистов, тысячелетние проповеди – не укради, не убий – оказались тщетными. Правыми оказались не моралисты, а материалисты, утверждающие: нужно установить такой порядок производства и товарообмена, при котором быть бессовестным было бы невыгодно. Подтверждает это и социалистическая практика СССР, где принцип выгоды от добросовестности в труде был заменен воспитанием коммунистической сознательности. И при всей могучей опоре на все возможные средства образования, культуры, прессы это не привело к торжеству сознательного, совестливого труда. Значит, идеи сначала сделать людей нравственными, а уже потом создавать здоровую экономику, на деле есть лишь благие мечтания.

В чем-то справедливы суждения и о том, что, сколько бы мы ни ругали наших демократов, они дети своего времени и не могут быть иными, ибо по природе своей лишь необольшевики, только еще беззастенчивее и бесцеремоннее. Соглашаясь во многом с этими суждениями, убежден – суть не только в этом. Да, народ попал в ловушку, стал заложником жестокого времени – это теперь очевидно, и его стон все громче, ощутимее слышен теми, кто еще не утратил окончательно слух человеческого сострадания и не потерял совесть. Народ в своей значительной массе молчит, хотя бесцеремонность, с какой осуществляется так называемая реформа, по сути фантастическое, еще недавно способное присниться только в дурном сне повышение цен на самое необходимое, чтобы жить: хлеб, молоко, сахар, чай – настойчиво толкает людей к протесту, к недовольству, к выступлению. А народ терпит. Почему?

От апатии к политике и политикам, от привычки к долготерпению? Да, все это присутствует, но, повторюсь, главное все же не в этом. Оно, видимо, еще в том, что немалая часть продолжает надеяться. На что же? Простые люди приняли перестройку (как бы мы ее теперь ни оскверняли, как бы о ней ни отзывались – это так), поверили в нее и все страшные невзгоды сегодняшнего тяжелого бытия выдерживают, ибо понимают невозможность возврата к старому. И как ни пугают их красноречивые публицисты, большинство людей не хотят ни хаоса, ни диктатуры, и это, очевидно, станет главным фактором, с которым придется считаться политикам.