Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

Я сегодня так грустно настроен,
Так устал от мучительных дум,
Так глубоко, глубоко спокоен
Мой истерзанный пыткою ум, —
Что недуг, мое сердце гнетущий,
Как-то горько меня веселит, —
Встречу смерти, грозящей, идущей,
Сам пошел бы... Но сон освежит —
Завтра встану и выбегу жадно
Встречу первому солнца лучу:
Вся душа встрепенется отрадно,
И мучительно жить захочу!
А недуг, сокрушающий силы,
Будет так же и завтра томить
И о близости темной могилы
Так же внятно душе говорить...

Это стихотворение написано в 1854 году, когда поэту было всего 33 года, и до настоящей болезни и близости могилы было еще двадцатилетие. Понятно, что резкие перепады некрасовских настроений были лейтмотивом и без того непростой «семейной» жизни. Однако Авдотья Яковлевна терпела.

Первые месяцы их общей жизни прошли чрезвычайно деятельно, Некрасов создавал свой журнал, готовил первый номер «Современника», преодолевал бесчисленные официальные преграды. Понятно, что Панаева не могла быть в стороне от этого процесса и посильное участие в издании тоже принимала. В частности, в 1848 году вместе с Некрасовым взялась за написание романа, публикация которого должна была спасти журнал, обворованный цензурой. Роман назывался «Три страны света», сюжет придумывали совместно, писали, нисколько не претендуя на создание шедевра — роман должен был развлечь читателя, заполнив освободившееся место на страницах журнала. Но после завершения журнальной публикации роман выходил еще дважды отдельным изданием, значит, был востребован публикой. Вероятно, совместное писание большого прозаического произведения, занимавшего их время и мысли изо дня в день, могло восприниматься как игра, сближающая ее участников, словно позволяющая проживать разные жизни. Во время работы над романом Авдотья Яковлевна была беременна, ребенка ждала самозабвенно, несостоявшееся до сих пор материнство тяготило ее, ей было уже 28 лет — по меркам той эпохи возраст солидный. Но судьба этого простого счастья ей не послала: мальчик умер, не успев родиться. Через несколько лет эта трагическая история в точности повторится. Детей от Некрасова ей не суждено было иметь. Одно из самых безотрадных стихотворений «Поражена потерей невозвратной...» было написано Некрасовым под этим тягостным впечатлением.

Я жду... но ночь не близится к рассвету,
И мертвый мрак кругом... и та,
Которая воззвать могла бы к свету, —
Как будто смерть сковала ей уста!
Лицо без мысли, полное смятенья,
Сухие, напряженные глаза —
И, кажется, зарею обновленья
В них никогда не заблестит слеза.

Сухость глаз героини и ее сомкнутые уста — на них как будто наложена печать смерти, — «мертвый мрак кругом», ночь, которая не близится к рассвету, — всё говорит об ощущении конца, отсутствии будущего.

Будущее этой пары и вправду выглядело туманным. А о повседневности, которая предоставляла Авдотье Яковлевне множество забот и погружала в самую кипучую деятельность, отвлекая от мрачных мыслей о собственной жизни, замечательно написал К. И. Чуковский: «Она читала рукописи, сверяла корректуры, прикармливала нужных сотрудников. Некрасов давал обеды — самые разнообразные для самых разнообразных людей: цензорам и генералам — одни, картежникам-сановникам — другие, сотрудникам нигилистам — особенные, сотрудникам эстетам — особенные; для каждого обеда требовалось другое меню, другие манеры, другая сервировка, другой стиль. Все это она постигла до тонкости. С семинаристами — демократически проста, с генералами — великосветская барыня. Недаром вышла из актерской семьи: артистически играла все роли. С Чернышевским держалась так, с Фетом совсем иначе. Тут не было притворства и лукавства — это у нее выходило естественно, само собой, от души. Она стала чем-то вроде хозяйки гостиницы: вечно на людях, в суете, в толчее, полон дом гостей, с утра до вечера, — этому улыбнись, этого накорми, этого устрой на ночлег, — тут она нашла свое призвание, тут в ней обнаружилась бездна талантов, бойкости, такта, лоска»[206]. Возможно, что так долго Панаева продержалась рядом с Некрасовым именно поэтому: роль хозяйки «Современника» ей, безусловно, нравилась, и играла она эту роль вдохновенно. Ощущение личной неустроенности отодвигалось на второй план, иногда давая о себе вспомнить.