Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

«Он любил ее угрюмой, ревнивой, изнурительно-трудной любовью. Совместная их жизнь была ад»[202] — так характеризовал отношения Некрасова и Панаевой К. И. Чуковский. Ссоры, скандалы, приступы ревности в этом союзе стали повседневностью довольно быстро, буквально с первых месяцев совместной жизни. Видимых и явных причин для них не было, но необузданная натура Некрасова проявлялась и в мелочах — он ревновал самозабвенно, устраивал сцены, заставлял оправдываться. Многие вспоминали потом, как часто недовольство Некрасова своей возлюбленной проявлялось при людях, как резко и зло он мог высказаться о ней в ее присутствии, желчным окриком вызвать слезы. Свидетели такой сцены замирали в замешательстве. Существуют воспоминания о том, как Н. Г. Чернышевский, в то время видевший в Панаевой идеал женщины, после подобной сцены бросился целовать ей руки. Этот галантный жест, чрезвычайно не свойственный Чернышевскому, сильнее любого другого выражения чувства, должен был показать Авдотье Яковлевне всю глубину его сострадания и поддержки. Эпизод с Чернышевским относится, конечно, к более позднему времени, но ссоры происходили постоянно. Свидетельством этому стихотворения Некрасова, которые отражали реальность лучше иных дневниковых записей.

Поэзия сторонится реалистичности. И образ того, от чьего лица написаны лирические стихотворения, часто двоится. Далеко не всегда можно разглядеть в нем черты автора, далеко не всегда это нужно пытаться делать. Скажем, у Блока, поэта, который во многом наследовал Некрасову, лирический герой — совсем не автор, и требуется приложить немало усилий, чтобы взвесить доли и установить сложное соотношение между вымышленным персонажем лирики Блока и его биографическим прототипом. В поэзии Некрасова ситуация тоже далеко не проста. Многие, даже ранние тексты он пишет от лица заведомо другого человека, меняет разные маски, входит в разные роли, в стихах его проявляется сказовость, даже сам язык свидетельствует о присутствии в них иного по сравнению с авторским сознания, — преимущественно простонародного, «мужицкого». Однако в любовной лирике Некрасова дело обстоит совершенно иначе. Собственно, о любовной лирике до появления в его жизни Панаевой говорить вообще не приходится. Но начиная с 1847 года в творчество Некрасова входят стихотворные обращения к возлюбленной, с одной стороны, описывающие совершенно реальные переживания участников драмы, с другой — обладающие, как любой гениальный текст, неимоверной силой обобщения и, соответственно, — воздействия на читателя. Исследователи часто употребляют выражение «Панаевский цикл», которое уже прочно вошло в историю литературы, хотя на самом деле никакого цикла из любовных стихотворений Некрасов не составлял, более того — чаще всего не датировал их и публиковал вразброс. Однако напряжение мучительно кипевшего в нем чувства ощущается в каждом «панаевском» тексте, и чтение их превращается в столь же мучительное сопереживание.

В самом раннем, опубликованном в 7-м номере «Современника» за 1847 год, воссоздана картина ссоры из-за ревности. Ссоры, которая разрешается раскаянием и прощением, но по интенсивности переживаемых чувств она такова, что не может пройти бесследно, а вернее, воспринимается как звено в ряду подобных, одинаково разрушительных событий:

Если, мучимый страстью мятежной,
Позабылся ревнивый твой друг,
И в душе твоей, кроткой и нежной,
Злое чувство проснулося вдруг —
Все, что вызвано словом ревнивым,
Все, что подняло бурю в груди,
Переполнена гневом правдивым,
Беспощадно ему возврати.
Отвечай негодующим взором,
Оправданья и слезы осмей,
Порази его жгучим укором —
Всю до капли досаду излей!
Но когда, отдохнув от волненья,
Ты поймешь его грустный недуг
И дождется минуты прощенья
Твой безумный, но любящий друг —
Позабудь ненавистное слово
И упреком своим не буди
Угрызений мучительных снова
У воскресшего друга в груди!
Верь: постыдный порыв подозренья
Без того ему много принес
Полных муки, тревог сожаленья
И раскаянья позднего слез...