Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

Судьба, однако, обманула Панаеву по всем статьям. Замужество Авдотьи Яковлевны с первых же лет обернулось фарсом. Иван Иванович Панаев, добрый и честный в делах, был при этом слабовольным и легкомысленным человеком. «Свистун» — называл его в частных письмах Некрасов. Заработанные деньги он умел молниеносно проматывать, свои увлечения не трудился особенно скрывать от молодой жены. Правда, в кругу, в котором оба они вращались, принцип свободы в любви и суверенитета в супружеских отношениях был многократно обсужден и принят безоговорочно. Но одно дело передовая идеология эпохи, и совсем другое — собственная семейная жизнь. Неизвестно, насколько строга была в вопросах верности мужу сама Авдотья Яковлевна, но обиду на него, несомненно, таила. Горечи добавляло и то, что за прошедшие семь лет брака ей никак не удавалось стать матерью; единственная беременность закончилась гибелью ребенка. Страстная любовь и поклонение Некрасова, относительно долгий период ухаживаний, серьезность его намерений — всё это произвело на Авдотью Яковлевну сильное впечатление. Не будем забывать, что над житейской драмой вершиной Эвереста возвышалась поэзия Некрасова, с каждым днем всё более явственно изобличавшая дарование, по новаторской смелости ни с чем не сравнимое. Летом 1846 года Панаева, наконец, сдалась и ответила Некрасову согласием. Согласием на что?

В ситуации, в которой находились влюбленные, выходом были бы, несомненно, развод и новое замужество. Несмотря на хлопотность и трудоемкость этого процесса, можно было надеяться на положительный исход, — уличив Панаева в супружеских изменах, добиться расторжения брака по вине супруга. Однако этого не произошло и, вероятно, по причинам прежде всего практического свойства. Как раз в то самое время, когда Авдотья Яковлевна ответила взаимностью на любовь Некрасова, он принял решение издавать «Современник». Соиздателем, деятельным сотрудником, единомышленником Некрасова, вложившим в совместный проект крупную сумму, был Панаев. Кроме того, с Некрасовым его связывали не только деловые, но прежде всего дружеские отношения: несмотря на легкомыслие и ветреность Панаева, Некрасов ценил его человеческие качества и личную преданность. Да, видимо, и Авдотья Яковлевна как ни обижалась на мужа, но относилась к нему с известной теплотой, заботилась и оберегала. Этот сложный узел, в котором личное от общественного отделялось с трудом, послужил причиной создания тройственного союза. Проще говоря — обустройства жизни втроем. Неизвестно, как Панаеву было сообщено о новых обстоятельствах, неизвестно, насколько легко он согласился и как перенес это известие и последующую метаморфозу своей семейной жизни. Зато хорошо известен факт: в августе 1846 года Панаевы вернулись в Петербург из своего казанского имения, где по соседству с ними лето проводил и Некрасов, сняли большую квартиру на Фонтанке и поселились там втроем. Отныне Авдотья Яковлевна, формально остававшаяся женой Панаева и носившая его фамилию, стала фактически женой Некрасова. В эти обстоятельства был посвящен, конечно, тот круг, к которому все трое принадлежали. Никакого осуждения здесь они не ожидали встретить и не встретили.

Мина замедленного действия, заложенная в основании этого союза, не имела почти ничего общего с социальными механизмами. Почти — потому что все-таки всем троим приходилось жить в обществе, неминуемо более широком, чем круг единомышленников. И даже прислуга в доме могла обсуждать и наверняка обсуждала странные обстоятельства жизни господ. Косые взгляды, направленные прежде всего на Авдотью Яковлевну, она не раз, конечно, ловила. Но главным разрушительным фактором была противоестественность той ситуации, которая казалась по крайней мере двоим ее участникам единственно возможной. И какие бы высокие литературные образцы ни оправдывали в их глазах совершенной подмены, как бы они ни ссылались на авторитет Жорж Санд, каких бы громких слов ни говорили о новых людях и женской эмансипации, повседневность оказывалась трудно переносимой. Главное слово, которое практически с самого начала окрасило семейные ссоры Некрасова и Авдотьи Яковлевны, резко противоречившее идеологии нового человека, было — ревность. Научиться жить втроем в одной квартире — задача вполне разрешимая, иное дело — ревность к законному мужу, атмосфера недоверия и подозрительности, от которой некуда было деться, страдания ущемленного самолюбия, наконец, раздражение друг на друга, совершенно неизбежное просто потому, что все участники этого странного трио были живыми, нормальными людьми.