Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

énage à trois» сейчас никого не удивит. Не потому, что наше время более развращенное или более раскрепощенное, чем предшествующее, но потому что к настоящему моменту историей накоплено множество примеров тройственных союзов. Некоторые из них широко известны. Истории, связанные с запутанными «семейными» отношениями И. С. Тургенева или В. В. Маяковского, знает, кажется, каждый школьник, когда-либо сталкивавшийся с их жизнеописаниями. Очевидно, что все подобные ситуации возникают из желания причинить как можно меньше боли своим близким, облегчить или совсем свести на нет необходимость расставания. Заканчиваются же они, как правило, если не явной трагедией, как в случае с Маяковским, то годами взаимного мучительства и неминуемым крахом. Вряд ли можно отыскать счастливые семейные тройки, какими бы иллюзиями ни тешили себя их участники, просто потому, что такие союзы противоестественны, и человеческая природа, как бы она ни была сложна, восстает против них.

К тому же ряду примыкают и случаи адюльтера, детали которого быстро становятся достоянием семейного круга — супруги, дети, домочадцы оказываются посвящены в перипетии противозаконных отношений, вынуждены примиряться с ними и сохранять видимость приличий и взаимных привязанностей. Страдания в таком случае тоже тройственны: герой такой истории не может совершить выбор, его раздвоенность причиняет нестерпимую боль как одной, так и другой стороне, заставляя его самого метаться и совершать нелицеприятные поступки, оправданные соображениями высшего блага и, конечно, великой вечной любви. На деле же такая любовь превращается в истязание, а неразрывные с ней преданность, верность, постоянство, неповторимость, единственность становятся пустым звуком. Стремление никого не обижать оборачивается всеобщим несчастьем, желание быть честным — неприглядной ложью, а попытка сохранить достоинство и честь, иногда и просто человеческую порядочность — малодушием и эгоизмом, которые зачастую искупаются запоздалым раскаянием, но чаще сопряжены с мучительным переживанием своей вины. Истории с таким сюжетом и финалом нередки в жизни людей обыкновенных — и, конечно, очень часты в биографиях людей творческих, которые далеко не всегда могут и хотят управлять своими чувствами. Какое бы место в любовном треугольнике ни занимал поэт, оно, конечно, открыто всем ветрам, и только спасительный творческий импульс может уберечь его от страшного финала. О таком искаженном обличии любви пойдет речь в этой главе.