Заложница

Несколько телеэкранов все еще работают, наушники тянутся к сиденьям пустых кресел. Я наблюдаю, как Зак Эфрон беззвучно выкрикивает резкие слова такой же рассерженной и лишенной голоса женщине. Пассажиры снова сбиваются в группки, утешая друг друга или переговариваясь боязливым и тревожным шепотом. Когда и я, и Миссури оказываемся вне центра всеобщего внимания, я опять обращаюсь к ней, ненавидя себя за умоляющий тон:

– Прошу вас, просто скажите, что с ней все хорошо.

Миссури вздыхает, будто я ее раздражаю:

– Это не мое дело.

– Но вы же обещали!

Обещали. Словно речь идет о мороженом или новом велосипеде. Мне не надо было вообще им верить, они же преступники, террористы. Мои ладони сжимаются в кулаки, и Франческа берет меня за руку, будто чувствует, что́ я могу натворить.

– Можно мы разнесем воду? – спрашивает она у Миссури. – Это, вероятно, поможет пассажирам успокоиться.

То на мгновение задумывается.

– Ладно. Но только быстро. И никаких фокусов.

Повысив голос, она отправляет Эрика и Роуэна в противоположный конец салона, тем самым расчистив проход, когда идет в среднюю часть самолета.

Франческа отпускает мою руку.

– Все у нее будет хорошо, – тихо произносит она, и ее слова придают мне уверенности. Дыхание восстанавливается, и я смаргиваю наворачивающиеся слезы.

Мне нужно сохранять спокойствие. Необходимо сосредоточиться.

Я сделала все, что смогла, для спасения дочери, теперь нам надо спасать самих себя.

Я обещала Софии, что всегда буду возвращаться к ней.

Теперь нужно придумать способ сдержать обещание.

Глава тридцать четвертая 2:00. Адам

У Софии «делай, что хочешь» выражается в резком тычке гвоздем мне в ладонь, после чего я вскрикиваю от боли и ощущаю отдающий металлом запах свежей крови. Я говорю ей, что это ничего страшного, с силой прижимая рану к рубашке на спине и вспоминая, когда мне в последний раз делали прививку от столбняка. Но София уже визжит, словно прежде держала все в себе, а теперь это находит выход в слезах, желании снова оказаться дома и в неадекватной злобе.

Я первый признаюсь в том, что никогда надлежащим образом не умел гасить срывы и истерики дочери. Даже после того, как узнал их психологическую подоплеку – она непреднамеренно вела себя плохо, – я старался как-то с ними справляться.

– Это похоже на встряхивание бутылки с газировкой, – объяснила семейный психолог-консультант. – Каждый новый контакт, каждая новая проблема трясет ее еще больше. Пробка может закрывать бутылку лишь на время, но рано или поздно ее сорвет напором газа.

По ее словам, решение заключалось в том, чтобы открывать крышку очень медленно, давать Софии шанс выпускать пар под чьим-то контролем. Отведите ее в парк после школы или дайте попрыгать на батуте минут десять – таков был совет психолога. Он был хорош в принципе, однако совершенно бесполезен в отношении ребенка, который бросался на землю, как только мы выходили со школьного двора, и визжал до рвоты в самом прямом смысле слова.

– София, хватит! – говорил я, зная, что делаю ей еще хуже, но не в силах совладать с собой.

– Иди ко мне, крошка, давай-ка я тебя понесу, – ворковала Майна, словно София болела, а не злилась, и из-за моей досады и беспомощности начиналась склока.

– Мамочка! – кричит теперь София. – Хочу к мамочке!

– Я тоже к ней хочу!

Моя жесткая реакция шокирует ее и заставляет замолчать. Пару секунд мы смотрим друг на друга, пока я не осознаю, что плачу. Я опускаю голову и, как могу, вытираю щеки, двигая плечами. Майна, Майна, Майна…

После событий 11 сентября все были напуганы. Каждый раз, когда Майна улетала, я чувствовал себя так, будто задерживаю дыхание, пока она не приземлится. Я умолял ее подыскать другую работу в индустрии авиаперелетов.

– Но я люблю эту свою работу.

– А я люблю тебя. И мне хочется быть уверенным, что ты вернешься домой живой и здоровой.

По-прежнему жива-здорова, – писала она после этого разговора сразу, как приземлялась. Мало-помалу мы успокоились, годы приносили обманчивую уверенность, а когда появилась София, я вообще почти перестал думать о каких-либо рисках. С тех пор не случилось ни одного громкого захвата самолета, и весь мир поверил, что их не будет. Не может быть.

И вот случился такой захват.

София опускает рукава халатика до самых ладоней, закрывает их и вытирает мне слезы. Шепчет, словно боится своих слов:

– А мамин самолет разбился?

Я делаю резкий вдох.

– Нет, милая, не разбился.